ВВЕДЕНИЕ

В новейший период истории человечества войны приобрели характер мировых вооруженных конфликтов, в результате которых государства-участники столкнулись с необходимостью содержания значительных масс захваченных в плен военнослужащих неприятельских армий. Приведем цифры. Всего за годы Первой мировой войны в плену находилось около 9 миллионов военнослужащих всех стран-участниц. По подсчетам историков, 2,8 млн. русских военнослужащих оказались в германском и австро-венгерском плену, около 2,4 млн. солдат и офицеров армий стран Четверного союза прошли через российский плен^[1].

К сожалению, Первая мировая война до сих пор остается в тени Великой Отечественной войны в исторической памяти граждан нашей страны, несмотря на усилия государства и историков по выведению этой темы из забвения. Это сказывается на уровне научного анализа частных сюжетов истории Первой мировой войны. Так, история военного плена на территории Вологодской губернии в годы Первой мировой войны в настоящий момент является слабо изученной темой. Для сравнения, история пребывания солдат стран Оси в годы Великой Отечественной войны на территории Вологодской области СССР разработана гораздо основательнее^[2]. Все это свидетельствует о научной актуальности изучения теории и практики содержания военнопленных периода Первой мировой войны на территории Вологодской губернии.

Первая мировая война также породила феномен «гражданского плена», когда военнообязанные граждане (преимущественно в возрасте от 17 до 45 лет) вражеского государства, проживающие в стране, подвергались интернированию и конфинированию^[3]. Их положение, в отличие от военнопленных, никак не регулировалось международным правом. В России военнообязанные граждане вражеских государств, подлежащие интернированию, разбивались на две категории – 1) уже прошедшие военную службу и 2) еще не проходившие военной службы. Первые приравнивались к военнопленным и направлялись в распоряжение военного министерства, а вторые находились в ведении министерства внутренних дел. Вологодская губерния стала одним из основных центров интернирования в годы Первой мировой войны, что с учетом факта новизны самого направления исследований гражданского плена, делает актуальным изучение данного феномена на ее территории. Гражданских пленных было примерно в 10 раз меньше, чем военнопленных – около 900 тысяч человек, из 800 тысяч в Европе и еще от 50 до 100 тысяч в других частях света^[4].

С педагогической точки зрения важность обращения к данной теме продиктована тем, что ситуации военного плена и интернирования создавала условия для межнационального и межкультурного взаимодействия. Следствием этого были как конфликтные ситуации, так и различные формы сотрудничества. Изучение опыта взаимоотношений между военнопленными, интернированными и органами власти с одной стороны, и между военнопленными (интернированными) и местным населением – с другой, создает благоприятные возможности для использования данного материала в учебно-образовательном процессе для формирования чувства гуманности у учащихся.

Объект исследования: иностранные военнопленные и интернированные на территории Вологодской губернии в годы Первой мировой войны.

Предмет исследования: формы государственно-общественных отношений военного плена в Вологодской губернии времен Первой мировой войны.

Цель исследования: на основе изучения теории и практики обращения с военнопленными и интернированными на территории Вологодской губернии в период Первой мировой войны разработать учебно-воспитательное мероприятие по формированию принципов гуманности у обучающихся.

Задачи исследования:

1) Рассмотреть международно-правовое и российское регулирование режима военного плена и интернирования накануне и в годы Первой мировой войны;

2) Изучить организацию размещения и содержания военнопленных и интернированных на территории России в годы Первой мировой войны через призму проблем гуманности;

3) Выяснить особенности размещения и содержания военнопленных и интернированных на территории Вологодской губернии в годы Первой мировой войны через призму проблем гуманности;

4) Разработать учебно-воспитательное мероприятие в форме урока-дискуссии для обучающихся по теме «Военнопленные на территории Вологодской губернии в годы Первой мировой войны».

Источниковая база исследования состоит из комплекса опубликованных и неопубликованных источников. К числу первых относятся международные договоры, такие как Женевская конвенция 1864 года, Гаагская конвенция 1907 года, законодательные акты и подзаконные акты властей имперского (Положение о военнопленных от 7 октября 1914 г. и др.) и губернского уровней (обязательные постановления вологодских губернаторов), регулирующие вопросы о взаимоотношениях органов власти с военнопленными, вологодская периодическая печать, мемуарная литература. Неопубликованная часть источниковой базы состоит из документов Государственного архива Вологодской области (ГАВО). Автором были изучены документы, имеющие отношение к военнопленным и интернированным из фондов канцелярии вологодского губернатора, вологодского губернского правления, вологодской городской управы. Поскольку рассмотренные документы относятся к гражданским ведомствам, проблемы военного плена и интернирования в Вологодской губернии отражаются через призму функционирования гражданских властей. Поэтому они не позволяют в полной мере реконструировать историю военного плена на территории губернии и носят вторичный характер по отношению к документам военного ведомства при разработке данной темы. С другой стороны, данные источники позволяют достаточно подробно раскрыть функционирование режима интернирования на территории Вологодской губернии и те проблемы, с которыми сталкивалась местная власть в связи с ним. Содержание данных источников будет более подробно раскрыто во второй главе настоящей работы.

В изучении истории плена и интернирования на территории Вологодской губернии важную роль играет пресса. В первую очередь, за счет того, что посредством ее доводились до сведения обязательные постановления вологодских губернаторов, регулирующие жизнь интернированных в губернии. В ходе исследования автор обращался к публикациям газет «Эхо» и «Вологодский листок». Первая из них являлась городской газетой с либеральными симпатиями, хотя до 1917 и не придерживалась строго какого-либо политического направления. Затем она была приобретена партией кадетов. Вторая газета также была местным изданием и освещала в первую очередь жизнь Вологды и губернии. После начала Первой мировой войны обе газеты выделили крупные разделы под ее освещение. Сюжеты о тех, кто назван там военнопленными (более подробно этот вопрос раскрывается в разделе 2.2.), помещены в разделах о местной жизни.

Историография вопроса.

Одним из первых научных изданий, где была затронута тема военного плена на территории России, является опубликованное в 1920 году военно-исторической комиссией Всеросглавштаба социологическое исследование «Русские военнопленные в мировой войне 1914–1918 гг.»^[5]. Ее составителем выступил ответственный эмиссар Центропленбежа и председатель научно-исторической комиссии Центроэвака Н.М. Жданов. Несмотря на то, что данная работа посвящена в первую очередь российским военнопленным, автор целую главу отводит иностранным военнопленным на территории России в дореволюционный период войны. В этой главе рассматриваются вопросы о численности военнопленных, правового регулирования, условий их жизни. Источниковой базой для изучения положения военнопленных Центральных держав стали Гаагская конвенция, Положение о военнопленных 7 октября 1914 г., ряд подзаконных актов, например, Правила об отпуске военнопленных на сельскохозяйственные работы (февраль 1915 г.), материалы Генерального штаба, доклады представителей Международного Красного Креста, статистические материалы Центропленбежа.

В советское время история военного плена на территории России в годы Первой мировой войны изучалась в рамках темы участия зарубежных интернационалистов в Октябрьском перевороте и Гражданской войне, поскольку немалая часть бойцов-интернационалистов была из числа военнопленных. Одним из примеров исследований является коллективная монография «Интернационалисты. Трудящиеся зарубежных стран – участники борьбы за власть Советов»^[6]. Вопросу о системе военного плена в России посвящена первая глава монографии. В ней приводятся статистические данные о количестве военнопленных (из трех различных источников – статистики Главного Управления Генерального Штаба (ГУГШ), Центропленбежа и Красного Креста), рассмотрены нормативно-правовые акты, регулирующие положение военнопленных. Главный акцент был сделан на рассмотрении участия военнопленных в экономике, с указанием на то, что они беспощадно эксплуатировались царским режимом.

В постсоветское время происходит отказ от марксизма как методологической базы исследований военного плена.

Из современных крупных исследований следует выделить монографию И.Б. Беловой «Вынужденные мигранты: беженцы и военнопленные Первой мировой войны в России. 1914-1925 гг.»^[7], где наряду с изучением судеб беженцев и русских военнопленных, рассмотрен вопрос о военнопленных и интернированных из стран Центральных держав в царской и советской России.

Феномену гражданского плена в годы Первой мировой войны посвящена новейшая^[8] коллективная российско-германская монография «Феномен гражданского плена в России и Германии в годы Первой мировой войны»^[9]. Указанный феномен в ней рассматривается в более широком контексте формирования культуры безопасности со второй половины XIX века. В монографии изучаются вопросы историографии гражданского плена, правового регулирования положения гражданских пленных и практик преследования подданных враждебных государств в Германии и России, общественные настроения в отношении вражеских подданных, деятельность гуманитарных организаций. Есть и два сюжета узко региональной направленности – положение польских сезонных рабочих из русской Польши, ездивших на работы в Германии и положение прибалтийских немцев в Российской империи в годы Первой мировой войны. Половина глав в монографии написана на немецком, однако к эти главам даны аннотации на русском, поэтому основные результаты представленных там исследований доступны и читателю, не владеющему немецким языком.

В качестве примеров исследований о положении военнопленных в отдельных регионах России можно привести статьи Н.В. Грекова, Б.К. Дулатова, Т.В. Котюковой^[10].

Взаимоотношения властей и военнопленных рассмотрены в публикациях В.В. Синиченко и С.Н. Рындина^[11]. Также стоит отметить статьи, посвященные иностранным военнопленным, перешедшим на сторону России^[12].

Таким образом, краткий историографический обзор позволяет прийти к выводу, что тема военного плена в Российской империи в годы Первой мировой войны активно разрабатывается исследователями. Тема интернирования также стала привлекать внимание.

Изучение истории военного плена на территории Вологодской губернии в настоящий момент находится на начальном этапе. Одной из первых работ по данной теме является статья Ф. Я. Коновалова и К. А. Вельямидова «Немецкие и австрийские военнопленные на территории Вологодской губернии в годы Первой мировой войны»^[13]. Фактически основной упор в статье делается на изучении интернированных лиц, они же военнопленные гражданского ведомства или гражданские пленные. Авторы определили примерную численность «военнопленных» (остается вопрос: авторы подсчитали только гражданских пленных или включили в указанную ими цифру и военнопленных в собственном смысле слова) на территории Вологодской губернии, раскрыли проблемы с источниковой базой по теме – отсутствие централизованного учета военнопленных и интернированных и плохая сохранность документов, дали краткое описание взаимоотношений интернированных с властями и местным населением.

Прибытию первых групп интернированных лиц в Вологду в 1914 году посвящена статья Н.Р. Славнитского «Военнопленные» в Санкт-Петербургской крепости летом 1914 г. и их отправление в Вологду»^[14]. Автор указывает, что аресты германских и австрийских подданных в России начались еще в конце июля 1914 года, до начала войны с Германией.

Другому частному сюжету посвящена статья А.Н. Наумова «Военнопленные немцы в Кемской волости Вологодской губернии Никольского уезда 1915-1918 гг.»^[15], где рассказывается о 53 австро-германских военнопленных, размещенных в указанной в названии статьи местности. В конце статьи приведен поименный список военнопленных в Кемской волости.

Изучением истории военного плена на восточном фронте Первой мировой войны занимаются и зарубежные историки. Одним из крупнейших специалистов по этой теме является германский историк Райнхард Нахтигаль. Одна из его крупных работ – «Мурманская железная дорога», посвященная использованию труда военнопленных на строительстве упомянутого транспортного объекта, переведена в 2011 г. на русский язык^[16]. В ней детально исследованы вопросы численности военнопленных, участвовавших в строительстве дороги, проблемы их эксплуатации и обеспечения, история побегов. Во введении Нахтигаль квалифицирует три практики российского государства в годы Первой мировой войны в отношении военнопленных как военные преступления. Первая из них, это сегрегация военнопленных по национальному признаку. Вторая – использование военнопленных на работах военного назначения, что практиковалось всеми странами – участниками Первой мировой. Третья связана с так называемым «Приказом о колите», когда подлинные причины смерти военнопленных от брюшного и сыпного тифа скрывались и в качестве причин смертности указывались колит и энтерит. Подобное также практиковалось другими странами того периода.

Также стоит отметить статью упомянутого автора «Военнопленные в России в эпоху Первой мировой войны»^[17]. Несмотря на название данной статьи, Нахтигаль фактически в ней дает краткий обзор истории военного плена Первой мировой войны в целом. В статье поднимается проблема нарушения международных обязательств по отношению к военнопленным всеми участниками конфликта.

Методы исследования: 1) историко-генетический метод, посредством которого рассмотрены становление и развитие института военного плена и эволюция практик обращения с военнопленными и интернирования; 2) историко-типологический метод, суть которого заключается в выделении разных категорий военнопленных; 3) историко-сравнительный метод, направленный на сопоставление норм международного и отечественного законодательства и практики содержания военнопленных.

Методология исследования: Одним из методологических оснований настоящего исследования является неоинституционалистский^[18] или неоинституциональный подход. Неоинституциональный подход первоначально появился в экономической науке, однако позднее стал использоваться в социологических и исторических исследованиях. Основные положения неоинституциональной теории представлены в работах Р. Коуза, Д. Норта^[19], М. Олсона. Из российских ученых данного направления самым известным является А.А. Аузан^[20].

Неоинституциональная теория рассматривает общество сквозь призму институтов. Институт представляет собой форму порядка, по которой живет общество. Институты могут быть как формальными, т.е. установленными официально, так и неформальными, которые никто сознательно не создавал, но в соответствии с которыми живут люди (например, обычаи). Помимо уже упомянутых обычаев к институтам относятся государство, собственность, право, традиции, религия и многое другое. Также для обозначения институтов используется понятие «правила игры».

Поскольку неоинституциональный подход возник в экономической науке, основным вектором исследования в рамках данного подхода являлось изучение влияния институтов на экономический рост обществ и выяснение того, какие институты способствуют экономическому росту, а какие препятствуют.

Вышеприведенная экономическая проблематика не рассматривается в этой работе. Применение неоинституционального подхода к истории военного плена заключается в том, что военный плен рассмотрен как институт, состоящий из набора формальных и неформальных правил игры, в рамках которых осуществлялось взаимодействие связанных с военным пленом субъектов – военнопленных, военных и гражданских властей, гражданских лиц.

В своей работе автор будет опираться на принципы объективности и междисциплинарности. Принцип объективности подразумевает беспристрастное изучение темы с опорой на методы логического анализа и достоверные исторические факты. Принцип междисциплинарности означает, что автор в своей работе будет применять методы и понятийно-терминологический аппарат других социально-гуманитарных дисциплин, таких как теория государства и права, социология и психология.

Научная новизна исследования определяется использованием нового теоретико-методологического инструментария, а также привлечением новых источников, раскрывающих историю военного плена и интернирования на территории Вологодской губернии в период Первой мировой войны.

Теоретическая ценность работы заключается в углублении и систематизации знаний по истории пребывания военнопленных и интернированных на территории региона и пересмотре сложившихся оценок и взглядов на правой статус и положение указанных лиц.

Практическая значимость исследования состоит в том, что результаты исследования могут быть использованы в процессе преподавания истории России начала ХХ века, при разработке учебных курсов по истории Вологодского края, создании музейных экспозиций по истории Первой мировой войны, в культурно-просветительской работе с учащимися.

Структура работы: основная часть исследования состоит из трех глав. Первые две главы носят историко-теоретический характер, а третья – педагогико-практический.

Изучение проблематики ВКР автор начнет с рассмотрения международно-правового режима военного плена в период Первой мировой войны. Следующим шагом станет рассмотрение российского законодательства, регулирующего правовой режим военного плена и практики содержания военнопленных и интернированных на территории России в 1914-1918 гг., чему будет посвящена первая глава. После этого автор перейдет к описанию и анализу функционирования режима военного плена и интернирования непосредственно на территории Вологодской губернии, что будет сделано во второй главе.

Полученные в ходе работы над историко-теоретической частью результаты будут применены для разработки учебного занятия, которому будет посвящена третья глава.

Апробация работы: первичные результаты исследования были представлены автором в докладе «Вологодская периодическая печать о немецких и австрийских военнопленных в 1914 г.» на 52-й Студенческой научно-практической конференции ВоГУ, проходившей 6-18 марта 2023 года. Дальнейшая апробация состоялась на XVII Ежегодной научной сессии аспирантов и молодых ученых 21 ноября 2023 г., где автор выступил с докладом «Иностранные военнопленные периода Первой мировой войны на территории Вологодской губернии». Также автор принял участие в круглом столе «Уголовно-исполнительная система России в контексте эволюции государства и общества» в рамках международной научно-практической конференции «Пенитенциарная система России в современных условиях развития общества: от парадигмы наказания к исправлению и ресоциализации» в Вологодском институте права и экономики Федеральной службы исполнения наказания 26 октября 2023 г. с докладом «Значение опыта содержания иностранных военнопленных в России в годы Первой мировой войны для пенитенциарной системы».

В целях апробации автором был подготовлен доклад «Протесты иностранных военнопленных под Кадниковым в феврале 1917 года (по документам Государственного архива Вологодской области)» с которым он выступил 12 марта 2024 года на Научно-студенческой конференции ВоГУ. Доклад был посвящен сюжету о том, как в феврале 1917 года три группы военнопленных под Кадниковым отказались от выхода на работы^[21]. Были рассмотрены вопросы о причинах данных отказов и о действиях властей на них. Текст данного доклада также был одобрен для выступления на международной научной конференции «Молодые исследователи – регионам», которое состоялось 23 апреля 2024 года. В соответствии с требованиями данной конференции автор подготовил тезисы указанного доклада, которые позднее будут опубликованы в сборнике.

Хронологические рамки исследования включают период с 1914 по 1918 годы. Нижняя граница связана с началом Первой мировой войны и прибытием первых иностранных военнопленных на территорию Вологодской губернии. Верхняя граница связана с заключением Брестского мира и началом возвращения военнопленных на их родину.

Географические рамки исследования охватывают территорию Вологодской губернии Российской империи.

Вологодская губерния в годы Первой мировой войны делилась на десять уездов: Вологодский, Грязовецкий, Кадниковский, Вельский, Тотемский, Устюжский, Никольский, Сольвычегодский, Яренский и Устьсысольский. Ю.М. Шокальский в статье о Вологодской губернии, опубликованной в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, разделил их по степени благоприятности природно-климатических условий на три группы. К первой группе он отнес Грязовецкий, Вологодский и Кадниковский уезды. Они отличались достаточно плодородной землей, наличием лугов для скотоводства, наиболее развитой промышленностью. Во вторую группу он включил Вельский, Тотемский, Никольский и Устюжский уезды. Основу земельного фонда здесь составляли леса. Из-за нехватки пригодных для трехпольного земледелия земель местные жители использовали переложное земледелие. Скотоводство здесь было развито слабо. К третьей группе Шокальский отнес Сольвычегодский, Яренский и Устьсысольский уезды. Их отличала огромная территория и слабая заселенность. Как и в предыдущей группе, основу земельного фонда составляли леса. В совокупности с суровым климатом нехватка плодородных земель приводила к тому, что эти уезды не были самодостаточными в продовольственном отношении и хлеб сюда приходилось завозить из других мест. Наиболее индустриализированными уездами Вологодской губернии были Устюжский, Вологодский, Кадниковский, Устьсысольский и Никольский уезды. При этом почти половина вологодской промышленности была расположена в Устюжском уезде. Степень социально-экономического развития территорий оказывала непосредственное влияние на размещение, материально-бытовое положение и трудовое использование военнопленных и интернированных^[22]. Население губернии, по данным Всероссийской переписи населения 1897 года составляло 1341785 человек обоего пола. Городское население – 62982 чел., почти половина из которых – 27822 чел., проживала в Вологде^[23]. Более актуальные данные по населению для настоящего исследования относятся к 1 января 1913 года, которые приведены в Ежегоднике Вологодской губернии на 1914 год. Общее учтенное население губернии в том году составило 1742260 человек, из них в городах проживало 98138 чел., на Вологду приходилась, как и в 1897 г. почти половина горожан губернии, 45286 чел. Еще 20139 горожан проживали в Великом Устюге^[24]. Из этого можно сделать вывод, что Вологодская губерния к началу Первой мировой войны была слабо урбанизированным краем, где горожане составляли менее 10% населения, при 2/3 из них проживали в двух городах.

ГЛАВА 1. ПРАВОВОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ И РЕАЛИЗАЦИЯ РЕЖИМА ВОЕННОГО ПЛЕНА В РОССИИ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

1.1. Международно-правовое регулирование режима военного плена накануне и в годы Первой мировой войны

Со второй половины XIX века активизировалась общественная мысль, направленная на то, чтобы уменьшить страдания человечества, причиняемые военными действиями^[25]. Большую роль в этом сыграл швейцарский предприниматель Анри Дюнан, который оказался свидетелем битвы при Сольферино в 1859 году между австрийскими войсками с одной стороны и войсками франко-пьемонтского союза с другой. Увиденное там сильно шокировало Дюнана^[26], и он развил кипучую общественную деятельность, приведшую к созданию в 1863 году такой организации как Международный Красный Крест (МКК), а в августе 1864 года к составлению Женевской конвенции об участи больных и раненых воинов во время войны. Данная конвенция напрямую не касалась вопроса о правах и положении военнопленных. Тем не менее, косвенно вопрос обращения с военнопленными затрагивает статья 6, предписывающая оказывать медицинскую помощь раненым или больным солдатам, к какой бы нации (своей или вражеской) они не принадлежали^[27].

Следующей важной вехой в правовом оформлении законов и обычаев войны стали Гаагские конференции 1899 и 1907 г. Они были созваны по инициативе российского императора Николая II. Идеальной целью провозглашалось обеспечение всеобщего мира^[28]. Важной задачей конференций стало формирование международно-правового стандарта, в соответствии с которым государства должны были разрешать свои противоречия без применения военных действий, либо, если дело дошло до войны, обеспечить минимизацию нанесенного ущерба, по максимуму защитить права вовлеченных в войну лиц, как комбатантов, так и гражданского населения, обеспечить гуманное к ним отношение^[29]. Одним из практических результатов деятельности, направленной на формирование международно-правового стандарта, стало принятие Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1907 года.

Конвенция о законах и обычаях сухопутной войны стала основой международно-правового регулирования режима военного плена в годы Первой мировой войны^[30]. Собственно правовому статусу военнопленных посвящена вторая глава Отдела I конвенции, состоящая из 17 статей (ст. 4-20)^[31]. Статья 4 постулирует, что военнопленные находятся во власти неприятельского правительства, а не частных лиц или отдельных военных отрядов; призывает поступать с ними человеколюбиво и сохраняет за ними их личное имущество, за исключением оружия, лошадей и военных бумаг. Статья 5 указывает, что военнопленные могут быть водворены в городе, крепости лагере или в каком-либо ином месте с обязательством не покидать установленных пределов. Статья защищает до некоторой степени свободу личности находящихся в неволе плена людей, а потому заключение к военнопленным может быть применено лишь как необходимая мера безопасности и исключительно пока существуют обстоятельства, вызывающие эту меру.

Статья 6 регулирует вопрос о привлечении военнопленных к работам. Государству предоставляется право привлекать военнопленных к труду в соответствии с их чином и способностями, при этом работы должны носить не слишком обременительный характер и не иметь отношения к военным действиям. Офицеры не могут привлекаться к работам. Оплата труда военнопленных происходит, если работы производятся для государства, по расчету цен, существующему для местной армии, а если такого расчета нет, то по стоимости произведенных работ. Условия работ, вне зависимости, производятся они для государства или для частных лиц, определяются по соглашению с военной властью.

Статья 7 определяет порядок содержания военнопленных, которое возлагается на правительство, во власти которого они находятся. При условии отсутствия отдельных соглашений, содержание военнопленных должно находиться на том же уровне, что и содержание военнослужащих взявшей их в плен армии. Исходя из духа конвенции, можно сделать вывод, что она вряд ли допускает заключение соглашений, по которым содержание военнопленных ухудшалось бы по сравнению с требованием ст. 7.

Статьи 8 и 9 посвящены преимущественно обязанностям военнопленных. Ст. 8 требует, чтобы военнопленные подчинялись нормативно-правовым актам, по которым функционирует вражеская армия. Неповиновение с их стороны делает возможным применение к ним карательных санкций. Также ст. 8 рассматривает вопрос о побегах военнопленных и их последствиях. Если они не успели добраться до своей армии, то подлежат дисциплинарному взысканию, если же они успешно сбежали и повторно попали в плен, то никакому наказанию за побег не подлежат. Статья 9 требует от военнопленных, чтобы они сообщали достоверные данные о своих имени и воинском звании, в противном случае они лишаются преимуществ статуса военнопленного.

Статьи 10-12 посвящены вопросу об освобождении военнопленного из плена под честное слово не участвовать в военных действиях против тех, кто взял его в плен или их союзников. Военнопленный обязан соблюдать данное им слово, а его правительство обязывается не требовать от него услуг, которые бы нарушали такое слово (ст. 10). Военнопленный не может быть принуждаем к даче честного слова, а вражеское правительство имеет право отказать в освобождении под честное слово. Составители конвенции жестко осуждают клятвопреступление, а потому, согласно ст. 12 военнопленный, отпущенный под честное слово и нарушивший его, в случае повторного взятия в плен лишается статуса военнопленного и может быть подвергнут суду.

Статья 13 раскрывает правовой статус военнопленного, как обеспечивающий известную защиту тем, кто им обладает. Там указывается, что лица, сопровождающие армию, но не являющиеся ее составной частью (газетные корреспонденты и репортеры, маркитанты и поставщики) в случае захвата их вражеской армией, пользуются правами военнопленных, если только имеют удостоверение от военной власти той армии, которую они сопровождали.

Статьи 14-16 посвящены такой формам заботы о военнопленных, как организация о них статистического учета и оказание материальной помощи. Согласно ст. 14 в воюющих и нейтральных странах (если те принимают на своей территории военнослужащих) учреждаются справочные бюро о военнопленных. Помимо сбора и учета данных бюро обязаны «равным образом собирать и хранить в одном месте, а также пересылать по принадлежности все вещи, служащие для личного пользования, ценности, письма и проч., которые будут найдены на поле битвы или останутся после пленных, освобожденных на честное слово, обмененных, бежавших или умерших в госпиталях и полевых лазаретах».

Статья 15 касается деятельности обществ помощи военнопленных, она предписывает воюющие стороны оказывать максимально возможное облегчение их деятельности, с другой стороны, общества обязуются соблюдать все требования государств, касающиеся порядка и безопасности. Статья 16 указывает, что справочные бюро освобождаются от весовых сборов, почтовые посылки, адресуемые военнопленным и отправляемые военнопленными, освобождаются от почтовых сборов, а «пожертвования и вспомоществование вещами, посылаемые для военнопленных, освобождаются от всех таможенных и других сборов, равно как от провозной платы по железным дорогам, состоящим в казенном управлении».

Статья 17 говорит о том, что военнопленные офицеры получают тот же оклад, что и офицеры того же ранга страны, их захватившей при условии возмещения расходов родным правительством. Статья 18 предоставляет военнопленных свободу отправления религиозных обрядов при условии соблюдения мер порядка и безопасности. Статья 19 посвящена вопросу духовных завещаний, свидетельств о смерти и погребений военнопленных. Так духовные завещания должны приниматься на хранение и составляться на тех же основаниях, что и военнослужащих местной армии. Аналогичные правила должны соблюдаться и в отношении свидетельств о смерти и погребений военнопленных. Статья 20 указывает, что по заключении мира военнопленные должны быть отправлены на родину в как можно более краткий срок.

В результате подробного рассмотрения второй главы I Отдела Гаагской конвенции удалось установить, что в ней регулируется самый широкий круг вопросов, связанных с пребыванием военнопленных в неволе. Также отчетливо видно, что составители конвенции стремились защитить военнопленных от властного произвола со стороны их пленителей и облегчить их участь. При этом составители конвенции не требовали от властей превращения плена в курорт. К сожалению, странам-участникам Первой мировой войны оказалось не под силу строго соблюдать положения конвенции в отношении военнопленных. Как показывает Нахтигаль, это случилось не в результате чьей-то злой воли, а оказалось следствием объективных затруднений, в частности, экономических^[32].

Помимо Гаагской конвенции положение военнопленных на международном уровне также регулировалось и двухсторонними соглашениями между противоборствующими сторонами.

В завершение рассмотрения темы международно-правового регулирования военного плена в годы Первой мировой войны необходимо упомянуть о практике репрессалий (репрессивных мер) в отношении военнопленных неприятельских государств. Репрессалии состояли в ограничении прав военнопленных, а также в их переводе на худшие или более строгие условия содержания. Целью репрессалий было улучшение обращения с военнопленными со стороны вражеского государства. К репрессалиям допускалось прибегать, как пишет Нахтигаль, при соблюдении следующих шагов: «подробного выяснения обстоятельств нарушения международного права или каких-либо законов и обычаев ведения войны и после предупреждения вражеского государства о применении репрессивных мер против его подданных в неприятельском плену»^[33]. Опасность применения такового средства воздействия на врага заключалась в его обоюдности, ведь враг мог в ответ тоже прибегнуть к репрессалиям. В 1917 году воюющие страны договорились о запрете репрессалий по нормам международного права.

1.2. Российское законодательство и практика содержания военнопленных на территории России в 1914–1918 гг.

Основным документом, регулирующим положение военнопленных на территории России, а также порядок контроля за ними, стало Положение о военнопленных (далее – Положение) от 7 октября 1914 г. Оно состоит из 5 глав и 74 статей. Первая глава Положения, которая содержит общую часть, во многом дублирует статьи Гаагской конвенции о военнопленных, начиная с декларации о том, что с военнопленными надлежит поступать человеколюбиво. Однако российский акт первоочередное место среди прав военнопленных уделяет праву участия в религиозной жизни (ст. 4). В отношении привлечения военнопленных к работам Положение хотя и предписывает, в соответствии с Гаагской конвенцией, что военнопленные не должны привлекаться к тяжелым и изнурительным работам, в то же время говорит о том, что никакой платы военнопленным за производимые ими работы не полагается (ст. 13)^[34]. В статье 14 указано, что содержание военнопленных производится за счет военного фонда. При этом военнопленным не возбраняется получать помощь от частных лиц или общественных организаций. Статьи 18-20 посвящены вопросу о создании, цели, структуре, задачам справочного бюро по делам военнопленных при Российском обществе Красного Креста. Завершается общая часть положения декларативным предписанием, что по окончании войны военнопленные должны быть возвращены на родину как можно скорее.

Глава вторая посвящена вопросу о нахождении военнопленных в районе действующих войск. Военнопленные должны направляться на сборные пункты в тылу действующей армии, откуда их отправляют по назначению (ст. 23). На сборном пункте производился первичный учет военнопленных посредством составления именных списков, где приводились следующие данные о них: а) звание и воинская часть военнопленного или, если речь шла о моряке, название корабля, на котором тот служил, б) место жительства в своей стране, в) вероисповедание, г) место и время захвата военнослужащего в плен (ст. 27). Если военнопленные подлежали суду, то на них следовало составлять списки, в которых указывать, за что они подлежат суду. На сборные пункты такие военнопленные препровождались порядком, установленным для осужденных и подсудимых арестантов (ст. 28). В примечании к ст. 28 указывалось, что русские подданные, находившееся в составе неприятельских армий или флотов, не признаются военнопленными. Поэтому они, по взятии их (в документе не употреблено слово «плен»), подлежат суду по общим законам Российской империи.

Глава третья Положения посвящена вопросу о нахождении военнопленных на сборных пунктах и вопросу о их провождении в пункт назначения. Согласно Положению, на сборных пунктах военнопленные подлежали попечению уездного воинского начальника, который занимался вопросами обеспечения военнопленных довольствием, соблюдением ими общественного порядка, статистического учета и отправки военнопленных пункты назначения в соответствии с указаниями ГУГШ. Для облегчения коммуникации с военнопленными на сборных пунктах назначались переводчики, предпочтительно из российских подданных. По водворении военнопленных вглубь России такое предпочтение при назначении переводчиков отменялось. На сборных пунктах военнопленные подчинялись правилам для пересыльных команд русской армии. Партии военнопленных отправлялись по назначению (по грунтовым, железным дорогам или водным путем) в соответствии с правилами для нештатных команд. Больные и заболевающие военнопленные сдавались во врачебные заведения как военного, так и гражданского ведомств, а также в заведения Красного Креста или в попутные санитарные поезда. Осужденные и подлежащие суду военнопленные на сборных пунктах содержались под стражей, в местах заключения и препровождались из пунктов в арестантском порядке.

Глава четвертая посвящена вопросу размещения военнопленных на территории России и надзору за ними. Главное заведование военнопленными, согласно ст. 50, принадлежало Главному управлению Генерального штаба (ГУГШ), при этом гражданские власти должны были оказывать содействие военным властям по исполнению Положения. На местах военнопленные находились в ведении начальников тех воинских частей, при которых они состояли. Военнопленным предписывалось подчинятся тем же правилам и содержаться на тех же основаниях, что и местные части русских войск. Порядок привлечения военнопленных к казенным и общественным работам устанавливался по соглашению Военного министерства с соответствующими ведомствами (ст. 59). Медицинская помощь военнопленным оказывалась на тех же основаниях, что и русским войскам.

Глава пятая, «О довольствии военнопленных», более детально раскрывала вопросы материального обеспечения военнопленных. Военнопленные нижних чинов получали тоже пропитание, что и нижние чины русских войск, расходы на их лечение следовало производить по аналогичному принципу. Также здесь описывались принципы снабжения военнопленных вещами, как в районе действующей армии, так и по размещении их в стране. Генералы, адмиралы и старшие офицеры не получали довольствия продовольствием или вещами. Оно выдавалось им в денежной форме по табели окладов жалования по чинам от 1 мая 1899 года: генералам и адмиралам – 1500 руб., штабным офицерам – 900 руб., обер-офицерам – 600 руб. в год.

Анализ Положения о военнопленных показывает, что оно достаточно детально регулировало вопросы размещения и обеспечения военнопленных, их прав и обязанностей, контроля за ними. Также Положение, как указывал еще Н.М. Жданов, проводило принцип военного управления военнопленными^[35]. В Положении российская власть выказала стремление реализовать идеалы гуманности Гаагской конвенции на практике. Далее будут рассмотрены еще несколько нормативных актов, регулирующих положение военнопленных в Российской империи в годы Первой мировой войны, но не столь детально, как Положение о военнопленных.

В тот же день, что и Положение о военнопленных, были приняты Правила о порядке предоставления военнопленных для исполнения казенных и общественных работ в распоряжение заинтересованных в том ведомств. Здесь важно отметить следующие места этих правил: 1) военнопленные по доставке их на место работы передавались в распоряжение начальника работ, которому поручался контроль за ними, при этом с военнопленных снимался военный конвой; 2) содержание военнопленных производилось за счет использующих их в работах ведомств; 3) военнопленные следовало возвратить по первому требованию военного ведомства.

Спустя три дня, 10 октября 1914 года, появились Правила о допущении военнопленных на работы по постройке железных дорог частными обществами. Ответственность за содержание военнопленных, по этим правилам, возлагалась на правления частных обществ. Также обществам предоставлялось право давать военнопленным денежные выплаты для поощрения последних к более усердному труду.

В феврале 1915 года были опубликованы Правила об отпуске военнопленных на сельскохозяйственные работы. Согласно им, для использования на сельскохозяйственных работах разрешалось привлекать военнопленных, по преимуществу, не немецкого и не мадьярского происхождения^[36]. Здесь впервые труд военнопленных подлежит обязательной оплате, в отличие от рассмотренных ранее здесь актов, согласно которым выплаты военнопленным носили добровольный характер. Военнопленные, используемые для сельскохозяйственных работ, передавались в распоряжение земских управ (в первую очередь губернских, во вторую – уездных), которые занимались дальнейшим их распределением, определяли размер их заработной платы. Также эти управы принимали на себя ряд обязательств в отношении военнопленных – по содержанию последних, по надзору за ними, по возращению их в распоряжение военного начальства по первому требованию. Можно сказать, что данные правила давали некоторую привилегию военнопленным не немецкого и не мадьярского происхождения, поскольку предполагали получение дополнительных средств к существованию. В мае 1915 года в эти правила было внесено изменение о том, что их действие распространяется на лесные, гидротехнические, мелиоративные и иные работы Главного управления землеустройства и земледелия. В случае этих работ права и обязанности земских управ распространялись на местных начальников управлений земледелия и государственных имуществ^[37].

17 марта 1915 года вышли Правила об отпуске военнопленных для работ в частных промышленных предприятиях. Эти правила регулировали условия и требования к использованию труда военнопленных в горной, горнозаводской и фабрично-заводской промышленности. В самом начале прописывалось ограничение, что военнопленные не могут использоваться для данных работ на театре боевых действий. Также здесь не было выделения военнопленных по национальному признаку, как в Правилах об отпуске на сельскохозяйственные работы. Вопросом доставки и возвращения военнопленных, их содержания во время работы занимались предприятия. Довольствие военнопленным предоставлялось аналогично нижним чинам русской армии. Также военнопленные могли привлекаться к работам исключительно за плату, размеры которой устанавливались предприятиями соответственно местным ценам за каждый вид работ. Военнопленные размещались отдельно от остальных рабочих. При приеме военнопленных на предприятие, уполномоченное лицо составляло поименный список прибывших военнопленных, после чего последние поступали в распоряжение местного губернского начальства и на иждивение предприятия. Губернская власть следила за исполнением предприятием взятых им в отношении военнопленных обязательств. Губернское начальство также заведовало общей охраной военнопленных. Совершившие уголовное преступление военнопленные передавались в распоряжение местному военному начальству.

31 июля 1915 года Военным Советом было издано, а 9 августа того же года утверждено императором Положение о выдаче поощрительного вознаграждения военнопленным за усердный труд при исполнении ими производимых по военному ведомству работ. Данный акт прямо нарушал положение статьи 6 главы второй Гаагской конвенции и аналогичной ей статьи 12 российского Положения о военнопленных о запрещении привлечения военнопленных к работам военного характера.

Данный обзор российских нормативно-правовых актов, регулирующих положение военнопленных в годы Первой мировой войны, не является исчерпывающим, однако необходим для дальнейшего рассмотрения практики размещения и содержания военнопленных в Российской империи.

Военнопленные Центральных держав, приблизительное число которых, по разным данным, варьировалось от почти 2 млн. до почти 2,4 млн^[38]. размещались в обширной зоне, начинавшейся от Киева на западе и доходившей до Якутии на востоке. С севера на юг эта зона проходила от Кольского полуострова, где в 1916 году был основан Романов-на-Мурмане (ныне Мурманск), до Туркестана. В вопросе размещения военнопленных большую роль играл этнический фактор. Так, военнопленных славянских национальностей (а также румын) размещали не далее Омска на восток, в то же время военнопленных немецкого и мадьярского происхождения могли направить в глубь сибирских территорий^[39]. Для расквартирования военнопленных за годы войны было создано 410 лагерей, наибольшее их количество было в Московском военном округе – 128, в Казанском ВО их было 113, в Одесском ВО – 18 и наименьшее количество в столичном Петроградском ВО – всего 15. В Зауралье – 37 в Туркестанском ВО, 30 в Иркутском, 28 в Омском^[40]. При размещении военнопленных на территории России власти, местное население и сами военнопленные сталкивались со множеством проблем. Проблемы, попытки их разрешения и вопросы гуманности будут рассмотрены автором далее. Рассмотрение будет производится по региональному принципу с наиболее удаленного от театра военных действий региона – с Сибири, после нее будут рассмотрены Туркестан и Средняя Азия, а затем Европейская Россия.

Как показывает исследователь Греков, уже к январю 1915 года, в двух сибирских военных округах размещалось 186 тыс. военнопленных, а уже летом того же года их количество резко возросло и в Иркутском ВО их насчитывалось 200 тыс., а в Омском ВО – 152 тыс. К началу 1917 года численность военнопленных по сравнению с летом 1915 года в Иркутском ВО уменьшилась незначительно, а в Омском их стало уже 135,5 тысяч^[41].

Такое количество пленных стало сильнейшей нагрузкой на жилищный фонд в регионе, поскольку военные власти не сразу озаботились созданием специальных помещений и лагерей для военнопленных и возложили обязанности по их расквартированию на гражданские власти. Последние приложили неимоверные усилия и затратили огромные деньги на создание новых жилых помещений, но и этого было недостаточно – все помещения были переполнены, что вело и к проблемам с санитарией. Не решило проблемы и строительство лагерей, бараки которых также сразу переполнялись.

Военнопленные в Сибири широко привлекались к сельскохозяйственным, ремесленным и производственным работам. По Тобольской губернии Греков приводит следующие данные на 1 января 1917 года:

«Например, к 1 января 1917 г. в Тобольской губернии насчитывалось 26700 пленных, из которых на сельскохозяйственные работы было направлено 10800 человек, в промышленность, торговлю и на транспорт – 5200, в городском хозяйстве заняты – 600, на лесоразработке – 3300»^[42]. Однако зафиксированы случаи отказа военнопленных от работ по причине низкой заработной платы.

Военнопленные в Сибири не голодали, что объясняется развитым сельским хозяйством региона и активным привлечением пленных к различным работам.

Пленные офицеры в Сибири содержались на подобающем их статусу уровне, но это, как объясняет Греков, заслуга международных организаций и международного контроля^[43].

Отношение сибиряков к военнопленным было в целом доброжелательным. Крупных конфликтов между местными жителями и военнопленными не наблюдалось.

В отношении пребывания военнопленных в Сибири можно констатировать, что оно было весьма нелегким, но с вопиюще негуманным отношением властей и местного населения они не сталкивались.

При описании ситуации с военным пленом в Туркестане автор будет опираться на статью Т.В. Котюковой^[44]. Она приводит следующие данные по численности военнопленных в Туркестане: июнь 1915 года – 148 тыс. чел. по официальным данным, по данным американской миссии Стерлинга было насчитано в 1915 году 82,4 тыс. военнопленных австро-венгерской армии и 3812 чел. военнопленных германской армии. К началу 1916 года число военнопленных составило около 200 тыс. чел (эта число приводится Котюковой со ссылкой на монографию «История Узбекской ССР. Т. 2. От присоединения узбекских ханств к России до Великой Октябрьской социалистической революции», вышедшую в Ташкенте в 1968 году). По данным инспекции начальника Азиатской части Главного штаба генерала Михаила Манакина к 22 января 1916 года в Туркестанском крае содержалось – 2114 офицеров и 86 478 нижних чинов военнопленных австро-венгерской армии К началу 1917 года, в крае осталась 41 тыс. военнопленных, из низ 37, 7 тыс. (36 тыс. нижних чинов и 1714 офицеров) австро-венгерских. Смертность военнопленных в Туркестанском крае составляла от 40 до 50 тысяч военнопленных^[45]. Успешно совершили побег из Туркестанского ВО к марту 1917 года 1457 солдат и 72 офицера^[46]. Ввиду противоречивости представленных выше данных, автор принял решение руководствоваться более низкими оценками количества военнопленных в Туркестане. Стоит отметить, что военнопленные османской армии в Туркестане не размещались. У Котюковой не описаны причины этого, но можно сделать предположение, что это обусловлено культурной и религиозной близостью местного населения к туркам и размещение значительных групп османских пленных в регионе могло бы сильно дестабилизировать местную обстановку, а также там были бы более благоприятные условия для побега.

При размещении военнопленных в Туркестане власти столкнулись, как и в Сибири, с проблемой нехватки жилых помещений. Наиболее остро эта проблема встала в 1916, когда в регион, помимо военнопленных, прибыла и огромная масса беженцев. Но за счет отправки пленных на работы в Центральную Россию многие проблемы с их размещением отпали.

Для военнопленных в Туркестане возникали огромные трудности из-за непривычного климата и питания (которого еще и не хватало), что способствовало распространению болезней и повышенной смертности. Еще одной причиной указанных бед была плохая санитария в лагерях^[47]. Содержание офицеров, с другой стороны, находилось на удовлетворительном уровне, даже в лагерях они обладали необходимыми удобствами^[48].

Затрагивая вопрос о национальной политике и межнациональных отношениях, нужно рассмотреть, как проводилась политика сегрегации военнопленных по национальному признаку в Туркестане. Лагеря военнопленных стали разделяться по национальному признаку не ранее 1916 года, до этого момента они были «смешанными» в этническом отношении. В тех лагерях, которые остались «смешанными», военнопленные-славяне назначались на ответственные должности в рамках внутреннего управления лагерем. Пленные-офицеры славяне пользовались большей свободой передвижения и некоторыми другими преимуществами. При этом данные преимущества не распространялись на офицеров-хорватов. Немцам предоставлялось менее удобное жилье и худшие пайки по сравнению со славянами^[49]. С другой стороны, отмечается некорректное отношение юнкеров и офицеров по отношению к пленным-славянам, которое могло выражаться в обращении «эй, австрияк». Это способствовало, вкупе с тяжелыми условиями в жизни в лагерях и на принудительных работах, тому, что из этих славян быстро улетучивалось «наивное славянофильство»^[50], а позднее способствовало успеху революционной агитации среди военнопленных. Впрочем, с местным русским населением у военнопленных-славян отношения складывались достаточно дружественные.

Рассмотрение изложенных выше данных о военнопленных в Туркестане с точки зрения проблем гуманности показывает, что негуманному обращению там подвергались военнопленные неславянского происхождения. При этом обращение представителей власти со славянами тоже было не всегда корректным.

При рассмотрении вопроса о положении военнопленных в европейской части России автор не будет столь детально рассматривать вопрос о их численности, как в случае с Сибирью и Туркестаном, поскольку в этом уже нет необходимости.

Два наиболее трагических эпизода из истории пребывания иностранных военнопленных на территории России в годы Первой мировой войны произошли именно на территории европейской части страны. Первый из них – это эпидемия тифа в Тоцком лагере^[51], имевшая место в 1915 году и длившаяся до февраля 1916. Максимальное число жертв достигало 17 000 человек. Антисанитария в этом лагере достигала крайней степени, положение дел усугублялось тем, что бараки плохо отапливались, военнопленные получали свои пайки раз в 2-3 дня. Виновным в трагедии был признан главный врач Тоцкого лагеря Туберозов. После ухода Туберозова было зафиксировано улучшение ситуации^[52]. Масштаб эпидемии привел к тому, что в 1917 году Временное правительство направило комиссию для расследования ее причин. В качестве причин были названы крайне неудовлетворительное санитарное состояние лагеря, недостаток питания и одежды, перегруженность бараков^[53].

Вторым трагическим эпизодом стало использование военнопленных на строительстве Мурманской железной дороги. За время ее строительства погибло около 25 тысяч военнопленных^[54]. Использование военнопленных на данном строительстве нарушало пункт Гаагской конвенции о том, что военнопленные могут быть использованы только на неизнурительных работах. Из отчета архангельского губернатора Сергея Бибикова Верхоновму начальнику санитарной и эвакуационной части принцу Александру Ольденбургскому вырисовывается картина тех ужасных условий, в которых находились привлеченные к строительству дороги военнопленных – самые первые бараки, которые были построены еще в 1915 году, не подходили для северного климата, особенно зимой, строились они без соблюдения правил планировки помещения прямо посреди болот, на зыбкой почве. Бараки улучшенного типа не имели окон и полов, в них попадала вода (из-за того, что они частично строились на болотистой почве). Новые, более комфортные бараки также имели такой недостаток, как отсутствие деревянных свай в фундаменте. Бибиков также обнаружил, что бараки содержатся в грязи, поскольку об уборке никто не заботился. В помещениях имелись паразиты, для выведения которых требовалась бы месячная дезинфекция. Большая проблема была с банями, которые находились на расстоянии 10-12 верст от рабочих участков, из-за чего военнопленные не мылись месяцами. Бибиков сделал вывод, что бани следовало бы ставить каждые две версты, а в идеале и на каждом рабочем участке. На многих участках пили плохую питьевую воду, поэтому Бибиков предложил организовать кипячение воды.

В области медицинского обслуживания стояла проблема нехватки госпитальных помещений и дезинфекционных камер.

Трудным вопросом было снабжение продовольствием. Военнопленным осенью 1915 года давали только ржаную муку, которой не хватало. Не давали мяса, овощей, чая, сахара, а выдача лишь соли приводила к заболеваниям цингой. Когда ситуация улучшилась, все равно были проблемы с выдачей свежего мяса и овощей. В некоторой степени, трудности продовольственного снабжения были обусловлены плохой организацией процесса – нередко склады были заполнены продовольствием, однако ответственные лица не могли организовать его доставку^[55].

Из российских официальных лиц, которые достойно проявили себя в ситуации с военнопленными на Мурманской железной дороге можно назвать указанных выше Бибикова и принца Ольденбургского. В тоже время, ответственность за тяжелое положение военнопленных во многом лежала на руководстве Министерства путей сообщения (МПС). В улучшении положения военнопленных на МЖД сыграли важную роль инспекционные поездки сестры милосердия Александры Романовой^[56].

После рассмотрения наиболее трагических эпизодов истории военного плена на территории России в годы Первой мировой войны представляется возможным рассмотреть некоторые другие аспекты этой темы.

Со стороны власти существовала проблема недостаточного надзора за военнопленными, усугубляемая взаимодействием коррупционного характера военнопленных с собственными надзирателями на местах. Это нередко позволяло военнопленным безнаказанно игнорировать существующие в их отношении предписания^[57].

Что касается использования военнопленных на работах, особенно на промышленных предприятиях, то исследователи отмечают, что заводовладельцы не всегда исполняли свои обязательства по обеспечению военнопленных продовольствием и соблюдению техники безопасности на производстве^[58].

Об отношении местного населения к военнопленным в Центральной России И.Б. Белова пишет, что оно было в целом сочувственным – либо как к раненым, либо как к трудолюбивым работникам. В случае, если пленные добросовестно трудились, к ним относились хорошо, даже если те принадлежали к «немецкой нации». Однако режим, установленный для пленных офицеров население считало слишком мягким^[59]. Известны эпизоды поведения офицеров, которые один исследователь посчитал наглостью – военнопленные офицеры появлялись в городах в гражданской одежде, игнорировали конвойных-ополченцев, от которых еще и требовали воинского приветствия и обращения «Ваше благородие» или «Ваше превосходительство», покупали продукты питания и свободно общались с местным населением^[60].

В то же время в отношениях военнопленных с местным населением возникало напряжение из-за вопроса о связях военнопленных с русскими женщинами. Незамужние женщины и женщины, чьи мужья ушли на фронт, нередко вступали в сожительство с военнопленными. Второй случай был более опасным, так как он 1) разрушал брак, 2) деморализовал сражавшихся русских солдат, 3) сильнее разжигал вражду к военнопленным. Солдаты предпринимали меры для защиты своего брака – обращались к духовенству с требованием, чтобы оно проповедью усовестило женщин, призывали своих земляков чинить расправу над теми, кто запятнал себя связями с военнопленными. Случались эпизоды убийства военнопленных местными жителями из-за их сожительства с солдатскими женами^[61].

Субъектом взаимоотношений с военнопленными стала и православная церковь. Синод отдал распоряжение заботиться об удовлетворении религиозных потребностей пленных православного и греко-католического исповедания. Последние стали объектом миссионерской деятельности со стороны церкви. Один из видных подвижников миссионерской работы с военнопленными, архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий) указывал на то, что эта деятельность должна быть направлена не на возбуждение нелояльности и вражды военнопленных к собственным правительствам, как то делали власти Германии и Австро-Венгрии с русскими военнопленными, а на просвещение их в области русской жизни и русской веры^[62].

О военном плене можно написать еще многое, однако автор намерен завершить рассмотрением темы на общероссийском уровне приведенном в статье А.В. Кондратьева и П.П. Щербинина о военнопленных и провинциальном российском обществе в годы Первой мировой войны вопросом об отношении российских детей и подростков к военнопленным.

Вышеуказанные авторы демонстрируют весьма противоречивую картину, с одной стороны, юные россияне находились под воздействием официальной пропаганды, которая формировала образ врага, что приводило к таким случаям, что одна маленькая девочка писала о том, что раненых немцев надо добивать, давать пленным касторку, чтобы они мучались. С другой стороны, детям было вовсе не чуждо милосердие к военнопленным, они нередко подкармливали последних и играли с теми. В таких случаях пленные рассматривались не как враги, а как несчастные, которым надо помочь. Сострадание усиливалось и тем фактом, что у пленников были семьи и свои дети. Временами это приводило к тому, что власти подвергали несовершеннолетних взысканиям за контакты с военнопленными^[63].

Рассмотрение вопроса о гражданских пленных автор начнет с рассмотрения их численности. В новейшем исследовании по гражданским пленным приведены следующие данные – 600 тысяч подданных вражеских государств (в эту цифру входят депортированные из Восточной Пруссии, Галиции и Буковины) и 1 790 489 подданных Российской империи, чьим родным языком был немецкий (по переписи 1897 г.), по железным дорогам было перемещено 255 787 вражеских подданных^[64]. У И.Б. Беловой приведены данные о депортации вражеских подданных по годам: за 1914 – 68 тыс., за 1915 – 134 тыс., в 1916 – более 41 тыс., в 1917 г. – более 11,5 тыс. чел^[65].

География высылок была следующей – те, кто находился в европейской части России и на Кавказе, высылались в Вятскую, Вологодскую и Оренбургскую губернии, а из Сибири в Якутскую область^[66]. Не все подданные вражеских государств призывного возраста подвергались арестам и депортациям, те, кто считался благонадежными, а также больные и неспособные к военной службе, могли остаться на местах своего проживания^[67].

Далее следует назвать важнейший акт, регулирующий положение «неприятельских подданных» и гражданских пленных, в частности. 28 июля 1914 года был издан императорский указ «О правилах, коими Россия будет руководствоваться во время войны 1914 года». Первым пунктом этих правил прекращалось «действие всяких льгот и преимуществ, предоставленных подданным неприятельских государств договорами или началами взаимности»^[68]. Также указ [тот же указ или иной?] 28 июля предписывал местным властям «задержать подданных неприятельских государств, как состоящих на действительной военной службе, так и подлежащих призыву, в качестве военнопленных»^[69]. Позднее вводились в действие и другие акты, ограничивающие права неприятельских подданных. В отношении их можно ограничиться указанием на тенденцию сокращения уровня правовой защиты, в частности, в области исполнения контрактов и усиления посягательств на права собственности.

С началом Первой мировой войны Совет министров России пытался выработать государственную политику в отношении вражеских подданных. Ответственность за решения об их высылке и депортации была возложена на местные военные и гражданские власти. Также Совет министров принял решение, что подход к подданным вражеских государств должен быть дифференцированным.

2 сентября 1914 года в Совете министров возникла дискуссия по вопросу применения разрабатываемого проекта нового Положения о военнопленных (вступит в силу 7 октября) к приравненным к военнопленным военнообязанным подданным Германии и Австро-Венгрии, где победила точка зрения военного министра Сухомлинова, который настаивал на том, что военнообязанных этот проект «совершенно не касается»^[70]. Сухомлинову возражали только морской министр Григорович и министр финансов Барк. Мотивация поддержавших Сухомлинова министров состояла в том, что в отношении подданных Австро-Венгрии и Германии задачей властей были не аресты и высылки, как самоцель, а пресечение их возможной вредной деятельности внутри империи^[71].

Но когда по инициативе Сухомлинова встал вопрос о привлечении германских подданных к принудительным работам в ответ на то, что русские подданные отправляются на таковые в Германии, Совет министров не поддержал Сухомлинова, хотя и с оговоркой, что такая мера не исключена для воздействия на правительства стран, использующих русских подданных на принудительных работах. В риторике оппонентов Сухомлинова звучало, что в ответ на варварство Германии, Россия должна соблюдать нормы международного права^[72].

Самую радикальную позицию в отношении неприятельских подданных заняла Ставка верховного главнокомандующего во главе с самим главнокомандующим – Великим князем Николаем Николаевичем, который настаивал на том, что в ответ на зверства, творимые немецкими и отчасти австрийскими войсками, необходимо подвергнуть репрессиям («самые решительные и суровейшие меры») всех неприятельских подданных, без различия их пола, возраста, общественного положения и приравнять их к военнопленным^[73].

В связи с предложением Николая Николаевича Совет министров 7 октября 1914 года провел отдельное заседание о положении неприятельских подданных в России. Картина уже принятых в отношении иностранцев ограничений была представлена в докладе министра иностранных дел Сазонова. Он указывал на то, что существенные меры уже и приняты и для неприятельских подданных создают самые стеснительные условия, проходят их высылки и аресты, оставшихся на местах лишают льгот и привилегий, полагающихся для иностранных граждан, званий коммерции и мануфактур-советников. Сазонов указал и на негативные последствия превращения всех неприятельских подданных в военнопленных в виде того, что такая мера будет принята и германскими властями. К тому же это было весьма неудобно и по той причине, что недавно с большим трудом МИДу удалось добиться согласия германского правительства на выезд русских подданых из Германии непризывного возраста на основе принципа взаимности. Другие члены Совета министров поддержали Сазонова, заявив, что высылка такой огромной массы людей невозможна, полицейских сил на это будет недостаточно, а военное ведомство отказалось выделять войска для решения проблемы и, к тому же, это будет стоить огромных расходов для казны^[74]. Соображения гуманности не находились в числе основных аргументов против инициативы главнокомандующего.

Учитывая статус главнокомандующего, Совету министров все же пришлось сделать обращение к генерал-губернаторам и командующим армиями с указанием, что они могут в своих действиях в отношении неприятельских подданных руководствоваться распоряжениями Верховного главнокомандующего, чем предоставляли им свободу действий^[75].

Заявление Сазонова о создании самых стеснительных условий для гражданских пленных подтверждается обнаруженной автором в ГАВО телеграммой (копией) министра внутренних дел Маклакова, в которой было отдано следующее распоряжение губернаторам: «Надлежит иметь наблюдение, чтобы они [гражданские пленные] пользовались в смысле жизненных удобств лишь самым необходимым, ибо всякий комфорт ныне представляется совершенно неуместным»^[76].

В качестве меры, которая могла бы помочь избежать массовых выселений, Советом министров было рекомендовано использовать упрощенный порядок принятия в российское подданство граждан Германии и Австро-Венгрии – преимущественно славян, а также владельцев крупных торговых и промышленных предприятий и ценных специалистов. Многие поспешили воспользоваться такой возможностью, но в феврале 1915 года политика изменилась, когда вышел указ, в которому указывалось, что от подозрений освобождаются только те германские подданные, которые вступили в российское подданство до 1888 года и в качестве меры защиты это уже больше не работало^[77].

Краткий обзор политики центральных властей в отношении подданных враждебных России государств показывает, что в ее основе лежали соображения безопасности. Для военных структур – соответствующего министерства и армии немалую роль играл мотив мести за жесткое обращение с русскими подданными со стороны враждебных государств.

Что касается размещения интернированных, то подход российских властей оказался более гуманным, чем подход властей германских, так как в России не существовало лагерей для интернированных, что имело место в Германии^[78].

На местах губернаторы иногда стремились оказать поддержку интернированным лицам. У И.Б. Беловой приведен эпизод, когда в Калуге некоторые гражданские пленные стали испытывать нужду, губернатор обратился с ходатайством к генеральному американскому консулу с просьбой о выдаче им пособий^[79]. О некоторых мерах поддержки, которые предпринимались вологодским губернатором будет рассказано в главе 2.

В этой главе была проведена работа по изучению нормативно-правовых актов (международных и российских), регулирующих положение военнопленных (положение интернированных на международном уровне не регулировалось) и практик их размещения и содержания в Российской империи периода Первой мировой войны. Также автором было рассмотрены практики в отношении интернированных путем изучения политики, проводимой в их отношении центральными властями. Весьма ценным в этом отношении оказался доклад министра иностранных дел Сазонова на заседании Совета министров России 7 октября 1914 года, где он раскрывает основные ограничения, примененные в отношении неприятельских подданных и, в частности, интернированных. Рассмотрение вышеизложенного в свете проблем гуманности дает следующие результаты:

1) Духом гуманности пронизана вторая глава I Отдела Гаагской конвенции 1907 года, посвященная военнопленным. Тоже самое касается и основной части российского Положения о военнопленных от 7 октября 1914 года, дублирующей статьи Гаагской конвенции.

2) Дальнейшее развитие российского законодательства о военнопленных в ходе войны приводит к появлению нормативно-правовых актов, прямо нарушающих положения Гаагской конвенции, таких как Положение о выдаче поощрительного вознаграждения военнопленным за усердный труд при исполнении ими производимых по военному ведомству работ.

3) Политику сегрегации военнопленных по национальному признаку в том виде, как она проводилась в Российской империи в годы Первой мировой войны следует признать негуманной, так как из-за нее люди целенаправленно подвергались большим страданиям (как в описанном выше случае размещения пленных славян и пленных немцев в Туркестане).

4) Вопиющим нарушением принципов гуманности стали эпизоды размещения военнопленных в Тоцком лагере и использования их на строительстве Мурманской железной дороги.

5) Положение военнопленных было тяжелым, но во многом причины этого носили объективный характер – неподходящий климат, непривычная еда, нехватка жилья (для решения этой проблемы огромные усилия приложили сибирские власти).

6) Местное население нередко относилось к военнопленным с большим сочувствием, особенно к братьям-славянам. Даже немцы могли заслужить сочувствие, если, например, показывали себя хорошими работниками, несмотря на антигерманскую пропаганду. Но имели место и конфликты.

7) Государственная политика в отношении интернированных выстраивалась исходя из соображений национальной безопасности, а не гуманности. В то же время, центральные власти, в лице Совета министров не допускали претворения в жизнь предложений самых жестоких мер против них, хотя тоже не всегда из соображений гуманности. Распоряжение министра внутренних дел Маклакова о лишении интернированных всякого комфорта нельзя назвать гуманным, но его можно оправдать тем, что оно было направлено на предотвращение раздражения со стороны российских подданных, что в какой-то мере защищало и самих интернированных.

8) В вопросе размещения интернированных российское руководство проявило себя более гуманно, чем германское, поскольку не направляло интернированных в лагеря и, таким образом, не столь сильно стесняло их свободу.

ГЛАВА 2. ВОЕННОПЛЕННЫЕ И ИНТЕРНИРОВАННЫЕ

НА ТЕРРИТОРИИ ВОЛОГОДСКОЙ ГУБЕРНИИ

В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

2.1. Документы Государственного архива Вологодской области как источник по истории военного плена и интернирования Первой мировой войны

Основную часть использованных в настоящей работе неопубликованных источников, как об этом уже было сказано выше, составляют документы из фонда канцелярии вологодского губернатора (фонд № 18 ГАВО). Автором была изучена опись 1 этого фонда в поисках документов, имеющих отношение к военнопленным и интернированным. Всего автором было обнаружено 630 дел, касающихся указанных категорий. Из этих дел 116 (с дела 5426 по дело 5542, + дела 5544-5546) относятся к 1914 году, 290 (5959-6249) к 1915 году^[80], 189 – к 1916 году и 32 к 1917 году. Стоит отметить, что в работе были использованы далеко не все из них. Большая часть из этих дел посвящена преследованию интернированных за различные правонарушения, такие как шпионаж, распространение ложных слухов, самовольное оставление места жительства, драки, пьянки, разговоры на немецком языке, появление в публичных местах группами более 3-х человек, неуважение к религиозным процессиям и др. Однако там есть дела, раскрывающие и вопросы о размещении, содержании, охране, трудоустройстве военнопленных и интернированных и формах взаимодействия указанных категорий с местным населением, кроме конфликтных. Помимо описи 1, автор изучил и остальные 4 описи, где дела об иностранных подданных были обнаружены только в описи 2.

В фонде Вологодской городской управы (фонд № 475) выявлено дело «Об отводе помещений для военнопленных»^[81]. В материалах данного дела содержатся сведения о тех проблемах, с которыми столкнулась городская управа при размещении военнопленных в Вологде в первые месяцы войны.

Статистическая информация о военнопленных и интернированных содержится в документах Вологодского губернского правления (фонд № 14)^[82].

Основная часть изученного автором корпуса неопубликованных источников относится к делопроизводственной документации.

Помимо указанных автором фондов, дела о военнопленных и интернированных имеются и в других фондах, с которыми автор не работал.

Некоторые из изученных им документов автор рассмотрит в этом разделе более подробно. Это стоит начать с дела №5426 из фонда №18, опись 1. Оно называется «Циркуляры Вологодского губернатора о порядке приема на работу высланных в Вологодскую губернию германских и австрийских подданных, об усилении надзора за ними и по другим вопросам» (18.08.1914- 15.01.1915). Оно позволяет осветить множество аспектов истории интернирования и, в меньшей степени, военного плена на территории Вологодской губернии в первое полугодие войны. Это и жилищный кризис в Вологде, вызванный высылкой в город множества состоятельных иностранных подданных, и проблемы трудоустройства пленных, и полемика властей с прессой, и конфликты интернированных с местным населением. Несмотря на свое название, дело содержит далеко не только циркуляры, но и другие материалы. Помимо других официальных документов, преимущественно из области делопроизводственной документации, там имеются и жалобы граждан, газетные статьи.

Наиболее крупным (408 листов) из изученных в ходе работы архивных дел стало дело №8925 из фонда №14, опись 1, под названием «Журнал совещания городского головы с членом гор. Управы, полицеймейстером и др. должностными лицами об организации охраны для военнопленных. Сведения и списки военнопленных, находящихся в губернии» (14.12.1916-04.02.1917). Этот источник содержит ценную статистическую информацию по военнопленным, размещенным в Вологодской губернии в конце декабря – начале января 1917 года. Также там содержатся сведения по вопросам организации охраны военнопленных на предприятиях (это отражено и в названии дела). Стоит отметить и представленные в деле документы военного ведомства, с распоряжениями от начальников штабов Петроградского и Московского военных округов губернаторам. Еще источник предоставляет сведения о деятельности Датского и Шведского комитетов Красного Креста по оказанию помощи военнопленных (впрочем, рапорты уездных исправников губернатору по этому вопросу зачастую сообщали об отсутствии деятельности данных комитетов). В деле содержится и криминальная история о краже одним военнопленным денег у товарища (подробнее она будет рассмотрена в разделе 2.2).

Можно констатировать, что в ГАВО удалось выявить большой массив документов, посвященных военнопленным и интернированным (последним в кратно большей степени). Специфика этой источниковой базы состоит в том, что источники носят официальное происхождение, что приводит к тому, что основной момент, в них раскрываемый – это взаимодействие с органами власти, а также тому, что там представлен главным образом взгляд властей на происходившее. Тем не менее, иногда там просвечивают и взгляды других социальных категорий. Еще один момент из данного обстоятельства – это возможное преуменьшение проблем и трудностей, имевшихся у военнопленных с интернированными. Размер источниковой базы, которая к истории военного плена и интернирования имеет косвенное отношение невозможно даже определить. Косвенные источники, однако необходимы для изучения вопросов, например, заболеваемости и смертности изучаемых в этом исследовании групп лиц.

2.2. Размещение и содержание военнопленных и интернированных на территории Вологодской губернии

В годы Первой мировой войны на территории Вологодской губернии оказались военнопленные из всех стран Четверного союза, кроме Болгарии^[83]. Среди интернированных автор не обнаружил, помимо болгар, и турецкоподданных, только германских и австро-венгерских. В невольниках на вологодской земле оказались представители множества национальностей – германские и австрийские немцы, мадьяры, славяне (поляки, чехи, русины, словаки, словенцы, хорваты, боснийцы, сербы), румыны, итальянцы, евреи, турки^[84]. Согласно подсчётам Коновалова и Вельямидова, на территории Вологодской губернии на протяжении войны находилось не менее 10 тысяч военнопленных и интернированных, при этом 5000 человек прибыло в Вологду уже в августе 1914 года^[85]. По военнопленным, в собственном смысле слова, автор обнаружил данные от января 1917 года по Вологодскому и Кадниковскому уездам (по последнему есть данные и от декабря 1916 г.), а также городу Вологде. Согласно ведомости о военнопленных, расквартированных в Вологодском уезде, составленной 4 января 1917 года, в уезде насчитывалось 1424 военнопленных нижних чинов^[86], а аналогичные ведомости от 20 декабря и 14 (или 24) января по Кадниковскому уезду приводят цифру в 770 человек^[87] нижних чинов. Данные по Вологде содержатся в рапорте вологодского полицеймейстера губернатору от 24 (29) января 1917 года. Полицеймейстер сообщает, что в вверенном ему районе находится 176 человек, из них, что можно отметить в качестве экзотической особенности, 40 турецкоподданных^[88]. При этом полицеймейстер не делит военнопленных на нижние и офицерские чины. Можно констатировать, что только в указанных местностях в начале 1917 г. располагалось около 2500 военнопленных. Автор рискнет сделать предположение, что это количество было пиковым, так как в отсутствие крупных успехов русской армии в 1917 году количество военнопленных вряд ли могло увеличиться на значительные величины.

Прибытие в Вологду в 1914 году большого количества подданных враждебных государств вызвало межнациональное напряжение. Недовольство местных жителей вызывалось, как это указано в переданной 13 ноября 1914 года в губернское правление записке «Военнопленные гражданского ведомства по данным Канцелярии Губернатора», следующими причинами: 1) недостаточно скромное и корректное поведение некоторых высланных («они появлялись толпами в публичных местах, посещали железнодорожный буфет, предпринимали прогулки за город, наблюдались также случаи приставания к женщинам; везде была слышна непринужденная немецкая речь»); 2) сообщениями газет о жестоком обращении немцев с русскими заграницей; 3) внезапным фактом прибытия нескольких тысяч враждебных чужеземцев, что создало стеснения для местных и нарушило «нормальное течение жизни»^[89]. Это недовольство усиливалось еще и тем, что вологодские домовладельцы стали повышать цены на жилье и выгонять неспособных платить квартиросъемщиков, чтобы заселять туда состоятельных иностранцев ради более высокого дохода^[90].

Действия гражданских властей были направлены на недопущение межнациональной розни, поэтому, с целью отрегулировать положение вражеских подданных и снизить недовольство местных, губернатором В.А. Лопухиным 11 августа были изданы обязательные постановления. Они налагали на интернированных ряд следующих запретов:

«1) посещать вокзал железной дороги и приближаться к железнодорожным путям ближе, чем на 300 шагов;

2) выходить за черту городской населенной местности;

3) собираться на улицах, площадях, в других публичных местах группами более трех человек;

4) посещать театры, концерты, кинематографы и публичные гулянья во время игры музыки, а равно принимать участие в публичных играх;

5) посещать пивные и те из подобных заведений, где не продается горячая или холодная пища;

6) непристойное отношение по отношению к женщинам и вообще проявления всякого рода нескромности к населению;

7) выходить из занимаемой квартиры и находиться вне ее позже 9 час. вечера;

8) разговаривать в публичных местах на немецком языке» ^[91].

За нарушение выше указанных запретов виновные могли быть подвергнуты в административном порядке тюремному заключению сроком до трех месяцев или штрафу в размере до 3000 рублей. В случае, если германские и австрийские подданные уличались в более серьезных проступках или преступлениях, губернатор мог их передать в распоряжение военного суда.

Действие вышерассмотренных обязательных постановлений, таким образом, было направлено на решение следующих задач: 1) обеспечение общественного порядка; 2) устранение основных причин недовольства неприятельскими подданными местным населением; 3) минимизация уровня комфорта интернированных в условиях гражданского плена. Возникает вопрос, насколько эффективно действовали эти постановления. По этому вопросу автор обнаружил оценки как официальных органов власти, так и частных лиц.

Оценка властей содержится в упомянутой выше записке от 13 ноября 1914 года. Там отмечается, что опубликование постановления от 11 августа послужило сдерживающим началом, которое обеспечивало местной администрации спокойствие и порядок. С точки зрения властей, постановления действовали весьма эффективно, хотя и были некоторые недостатки. Первый из недостатков – частые случаи нарушения постановления на первых порах, однако в дальнейшем количество нарушений стало снижаться. Так, в первый месяц, после опубликования постановлений, было подвергнуто взысканиям 126 человек, во второй – 52, а в третий – 24 человека. Другой недостаток был связан с малочисленностью состава местной полиции, из-за чего было крайне затруднительно постоянно наблюдать за высланными иностранцами, что приводило к недозволенным отлучкам последних^[92]. На это власти отреагировали опубликованием новых обязательных постановлений 8 ноября, направленных на привлечение к наблюдению за интернированными владельцев домов и самих интернированных. О содержании новых постановлений будет сказано далее, а пока необходимо вернуться к вопросу об эффективности постановлений от 11 августа.

Негативная оценка постановлений содержится в выпуске петроградской газеты «Вечернее время» от 8 (21) января 1915 года. В газете было опубликовано сообщение читателя из Вологды, который жалуется, что пленные немцы у них находятся в слишком хорошем положении, ведут себя так, словно для них не существует никаких обязательных постановлений. Немцы постоянно зависают в досуговых местах – ресторанах, клубах, гуляют по улицам поздно вечером и свободно разговаривают на немецком языке. Обязательные постановления, изданные для немцев, с точки зрения этого горожанина, «касаются обывателя, а не их [немцев]», «Обыватели свято чтут эти распоряжения и боятся нарушить их»^[93].

На эту публикацию вологодские власти в лице вологодского вице-губернатора подготовили опровержение, где упрекали ее автора в незнании реального положения дел, указывали на то, что действие обязательных положений направлено исключительно на подданных враждебных государств и привели статистические данные, показывающие положительное воздействие обязательных положений на восстановление порядка. Было заявлено, что заявлений на нарушение германскими и австрийскими подданными обязательных постановлений подавалось немного, а относительно столкновения с немцами не было вовсе. Вице-губернатор также сообщает, что из-за жилищного кризиса было выслано из Вологды в уезды до 900 иностранцев^[94].

После рассмотрения полемики вокруг эффективности официальных постановлений от 11 августа 1914 года можно перейти к изучению содержания обязательных постановлений от 8 ноября того же года. В них имеется три основных пункта:

«I. Владельцы, управляющие и заведующие домами, в коих или сдаются квартиры высланным в Вологодскую губернию иностранным подданным, а также квартиронаниматели, у которых проживают эти подданные, обязаны иметь постоянное неослабное наблюдение за отлучками и временем возвращения в занимаемыя помещения проживающих у них означенных иностранцев, а в случае невозвращения кого-либо из указанных иностранцев в занимаемое помещение до 9 час. вечера, или же отлучек в период между 9 час. вечера и 6 час. утра, всякий раз тотчас заявлять об этом письменно, или словесно полиции (в городах – участковому приставу, либо его помощнику, или надзирателю, в уездах – становому приставу, или ближайшим уряднику, либо стражнику).

II. Каждый из высланных в пределы Вологодской губернии иностранных подданных, живущий на одной квартире с другими такими же иностранцами, обязан неопустительно следить за своевременным возвращением в занимаемую квартиру всякого из них, и в случае невозвращения кого-либо до 9 час. вечера, или же отлучек между 9 час. вечера и 6 час. утра обязан без всякого промедления заявить об этом – в период до 6 час. утра домовладельцу, или квартирохозяину, а после 6 час. утра подлежащей полицейской власти.

III. Всем вообще водворенным в губернии иностранным подданным, в случае желания их, оставаясь в назначенных им местах жительства, переменить квартиру, вменяется в обязанность предварительно испрашивать на то разрешение – в городах Полициймейстера или Исправника, в сельских местностях ближайшей полицейской власти.

Виновные в неисполнении настоящаго постановления подвергаются в административном порядке взысканию до 3-х месяцев тюремного заключения, или денежному штрафу до 3000 рублей»^[95].

Действие данных постановлений направлено, как это видно из их содержания, на усиление контроля за интернированными, для которого привлекаются как домо- и квартировладельцы, так и сами интернированные, обязанные с тех пор следить друг за другом.

В отношении трудоустройства интернированных 18 августа 1914 года губернатором Лопухиным были составлены правила их приема на работу. Согласно им интернированные должны были наниматься на работу не в ущерб местному населению – местные не должны были лишаться работы из-за желания работодателя использовать более дешевую рабочую силу интернированных иностранцев. Иностранцы не допускались на работы по линиям железных дорог и в зоне отчуждения от этих дорог. При приеме иностранцев на рабочие места, которые располагались на расстоянии ближе 300 шагов от ж/д линий должно испрашиваться особое распоряжение губернатора^[96].

Занятная история вокруг трудоустройства интернированных развернулась в сентябре-октябре 1914 года. 30 сентября 1914 начальник штаба Петроградского ВО на театре военных действий просит вологодского губернатора провести расследование по поводу фактов, изложенных в статье-заметке «Любитель немецкого труда» выпуска №886 газеты «Вечернее время»^[97]. В данной статье сообщалось, что заведующий водными сообщениями инженер немецкого происхождения Гартван, который уже 10 лет производит работы по укреплению берегов реки Сухоны, рассчитывает русских рабочих и набирает на работы немцев из числа высланных в Вологодскую губернию и платит им значительно больше, чем прежде платил русским рабочим^[98]. 31 октября губернатор Лопухин докладывает начальнику штаба Петроградского военного округа об итогах расследования по фактам, изложенным в названной заметке. Лопухин сообщал, что изложенное там не соответствует действительности. Гартван работал над укреплением берегов Сухоны не 10 лет, а лишь 4 года. Работы производились русскими рабочими. Только в конце августа Гартван, с разрешения уездного исправника, начал нанимать рабочих из числа германских подданных, которых работало в среднем 8 человек в день при общем количестве рабочих около 350 человек. Неверными оказались и заявления о размере заработной платы. Немцам платили не более 80 коп. в день, в то время как зарплата русских рабочих, в зависимости от их опыта и важности производимой ими работы, достигала 1 руб. 70 коп^[99]. Ранее, 24 октября, Лопухин доложил о результатах расследования начальнику штаба Московского ВО^[100] и в Департамент полиции^[101].

Помимо архивных материалов, в поисках сведений о военнопленных автором были изучены несколько выпусков газет «Вологодский листок» и «Эхо», вышедших в первые два месяца войны.

Сообщения о военнопленных в обеих этих газетах помещены в разделах о местной жизни города Вологды и уездов. Заметки о военнопленных довольно краткие по объему. Информация свободна от оценочных суждений. Заметки, как правило, не предоставляют точных данных ни о численности упоминаемых групп военнопленных, ни о их национальном составе. Также там не различаются четко военнопленные военного и гражданского ведомств. И при более внимательном знакомстве с их содержимым, автору удалось выяснить, что упоминаемые там военнопленные относятся к гражданскому ведомству. Идентификация проводится по подданству военнопленных. Здесь показателен сюжет из газеты «Эхо» от 5 сентября 1914 года, где говорится об трудоустройстве группы из 17 германских военнопленных на завод Беляевых. В газете отмечается, что половина из них являлись уроженцами Лодзи, которые ни разу не бывали в Германии. Из этого можно сделать два вывода, что по национальности они были поляками и были гражданскими пленными. Газета также говорит о том, что эти пленные критически настроены по отношению к кайзеру Вильгельму II^[102]. «Эхо» возвращается к этим военнопленным в выпуске от 26 сентября 1914 года и рассказывает в посвященной им заметке о том, что они получают приличное жалование, имеют хороший стол и жилищные условия, а также говорит о том, что они, услышав о мобилизации в Германии, не желают возвращаться в Германию. Отношение местных жителей к этой группе описано как равнодушно-любопытное^[103].

«Вологодский листок» от 28 августа 1914 года сообщает о мерах местных властей по обеспечению военнопленных в Вологде работой и жильем^[104].

В газетах воспроизводятся и слухи касательно военнопленных. Так, к примеру, газета «Эхо» в выпуске от 13 августа 1914 года сообщает о слухах, согласно которым, высланные в Вологду, германские и австрийские военнопленные решили провести концерт в пользу семей призванных на войну вологжан^[105].

Хотя сообщения о военнопленных (гражданского ведомства) носят довольно краткий характер, сам факт появления этих сообщений в периодической печати свидетельствует о том, что тема пребывания военнопленных на территории Вологды и Вологодской губернии была социально значимой для местных жителей.

Рассмотрение сообщений вологодской периодической печати о военнопленных на территории Вологодской губернии от 1914 года привело автора к выводу, что они являются второстепенным источником по истории военного плена и интернирования на территории Вологодской губернии в годы Первой мировой войны.

В апреле 1915 года министерство внутренних дел забеспокоилось тем, что в размещенные в некоторых губерниях интернированные занялись с коммерческой целью изысканием и скупкой предметов русской старины. Поэтому директор Департамента общих дел МВД Волжин 25 апреля 1915 года пишет вологодскому губернатору циркулярное письмо, где просит того проинформировать Волжина о всех случаях продажи предметов старины интернированным в Вологодской губернии, чтобы Волжин смог отчитаться об этом министру, а также принять меры для недопущения «столь нежелательного явления»^[106]. 14 мая губернатор Лопухин в своем циркулярном письме приказывает вологодскому полицеймейстеру и уездным исправникам к 1 июня доложить ему о всех случаях скупки интернированными предметов русской старины на территории Вологодской губернии^[107]. По итогам работы полицейских начальников был установлен только один эпизод такой скупки, когда в 20 марта 1915 года домовладелец в городе Вельске крестьянского происхождения Василий Феофилактов Кулаков продал военнообязанным германским подданным Отто Беннеру и Эмилю Вернеру 27 штук (10 серебряных и 17 медных) старинных монет времен Петра I, Павла I, Александра II и императриц Елизаветы Петровны и Екатерины II за сумму 17 рублей 50 копеек. Монеты у военнообязанных были конфискованы полицией и сданы на хранение в архив полицейского управления^[108]. Продолжения истории с приобретением интернированными предметов русской старины в более поздних архивных делах автор не обнаружил.

В ходе архивной работы автор обнаружил в описи канцелярии вологодского губернатора дело «О мерах охраны во время следования через Вологодскую губернию Японского принца Чан-Ина в Петроград 9 сентября и обратно 20 и 21 сентября 1916 г.»^[109]. К предмету данного исследования дело имеет опосредованное отношение, поскольку в МВД боялись угрозы покушения на принца со стороны немецкой агентуры^[110], а в числе подозрительных лиц, за которыми вологодское губернское начальство во главе с губернатором Страховым предложило установить наблюдение были немцы (а еще корейцы, китайцы и евреи)^[111]. Дело это завершается сообщением от 9 сентября губернатора грязовецкому уездному исправнику о том, что принц проехал в Петроград через Москву, а обратно проедет через Вологду, поэтому распоряжения о мерах безопасности остаются в силе^[112].

Теперь надлежит перейти к рассмотрению конфликтных эпизодов с участием интернированных, а также совершенных ими правонарушений.

2 октября 1914 года в Кадникове случился инцидент, когда группа подростков из Кадникова в количестве до 40 человек при встрече с германскими поддаными Павлом Шталем и Карлом Вегнером начали шутить над последними, причем один из подростков, сын почетного гражданина Николай Лавров, бросил в них 2 раза камнем и палкой. Немцы хотели задержать Лаврова, но тот убежал. Пока они гнались за Лавровым, другие подростки били в них чем попало. На допросе Лавров и еще один подросток заявили, что немцы хотели напасть на них. Последние, в свою очередь, заявили, что хотели лишь разогнать подростков, так как те бросались в них мерзлой землей и палками. Уездный исправник принял решение в пользу немцев, расценив их действия как самооборону^[113]. Этот случай показателен тем, что при разрешении возникшего конфликта власти в нем не руководствовались негативной предвзятостью к интернированным.

В том же месяце беспокойство вологодских властей вызвали акты насилия в отношении «военнопленных» в других регионах страны, особенно недавние немецкие погромы в Москве, в которые перетекла патриотическая манифестация. Вологодский губернатор твердо вознамерился не допустить подобного при проведении аналогичной манифестации в Вологде. Для этого 15 октября он приказывает вологодским полицеймейстеру и уездному исправникам, а также грязовецкому уездному исправнику принять меры по недопущению насилия со стороны местного населения в отношении германских и австрийских подданных в вверенных им районах и в то же время наблюдать, и принимать меры, чтобы интернированные вели себя более скромно и не давали повода к раздражению против них^[114]. С той же целью и в тот же день Лопухин пишет секретное письмо ректору Вологодской Духовной Семинарии, где просит последнего принять меры к недопущению семинаристов к участию в патриотической манифестации^[115]. Это письмо еще интересно рассуждениями губернатора Лопухина о об отношении русского народа к поверженным врагам, в частности, к военнопленным:

«Нельзя не отметить, что подобные примеры [немецкие погромы в Москве] наносят самый чувствительный удар нашему национальному самолюбию. Они нарушают лучшия традиции, создавшия русскому народу, на протяжении многих веков его истории, всемирную репутацию народа великодушнаго к безоружному врагу, – народа сострадательнаго к слабому и беззащитному, кто бы он ни был. Они, наконец, дадут повод нашим врагам – немцам повод указывать на нас и говорить, что и мы повинны в тех безсмысленных и ничем неоправданных жестокостях, которыми они опозорили себя в последнее время на весь мир»^[116].

Во второй половине ноября 1914 года в Кадникове интернированные германские подданые Карл Вегнер, Отто Гегенбарт, Евгений Зур и Павел Ганпе были обвинены в вооруженном нападении на новобранцев русской армии. Кадниковский уездный исправник, в связи с этим делом, в рапорте губернатору от 29 ноября сообщает о том, что «местное население к германским и австрийским подданным относится крайне не дружелюбно, а последние в свою очередь питают те же чувства к русскому населению»^[117]. Далее, исправник в рапорте сообщает, что открытых выступлений с той или иной стороны не допускалось, для чего исправником были установлены усиленные наряды из чинов полиции. Во время проходившей в Кадникове 17-20 ноября ярмарки исправник распорядился, чтобы интернированные в эти дни не покидали своих домов, но двое германских подданных ослушались этого распоряжения и в результате, находясь в толпе, подверглись нападению неустановленных лиц, которые ударили их по голове каким-то твердым предметом. По факту нанесения ударов этим германцам производилось полицейское дознание^[118]. Дело Вегнера, Гегненбарта, Зура и Ганпе излагалось уже в постановлении исправника от 20 ноября, приложенном к вышеописанному рапорту. Согласно изложенному там 19 ноября группа русских новобранцев из 6 человек перебрасывалась снегом со знакомой крестьянской девицей и в это время из одного вблизи находящегося дома выбежали четверо германских подданных (Вегнер, Гегенбарт, Зур, Ганпе), которые имели в руках один топор, а остальные палки и лопату «погнались за новобранцами, последние испугавшись побежали от немцев и вскоре же встретили трое городовых, которыми был прекращен дальнейший инцидент»^[119]. Далее было сказано, что по свидетельству той крестьянской девицы, новобранцы никаких вызывающих по отношению к немцам действий не проявляли. А по объяснению самих германцев, Карл Вегнер вышел из дома по надобности и натолкнулся на группу новобранцев, которые закричали «немец, немец» и испугался, что его изобьют, побежал обратно домой и попросил помощи у товарищей по квартире, те выбежали на улицу с палками и лопатой, но увидев, что Вегнера никто не трогал, возвратились в квартиру и по отношению к новобранцам никаких действий не проявили. Исправник принял решение, что действия германских подданных составляют нарушение пункта 6 обязательных постановлений от 11 августа 1914 года и просит губернатора при ходатайстве подвергнуть Вегнера, Гененбарта, Зура и Ганпе тюремному заключению^[120]. Губернатор нашел указанных германских подданных виновными и приговорил их к тюремному заключению на полтора месяца^[121].

В декабре 1914 года германский подданных Карл Гонзель, состоящий под надзором полиции в городе Тотьме был обвинен в распространении ложных слухов среди населения. В конце ноября Гонзель в разговорах с торгующим дворянином Антоном Колендо говорил об успехах германцев, о скором взятии ими Кронштадата и о революции в Петрограде, затем, 29 ноября, в почтово-телеграфной конторе Гонзель, заведя разговор о войне в присутствии публики, утверждал, что германцами взята Варшава. Разглашение Гонзелем таких сведений подтверждалось показаниями свидетелей – приказчика из лавки Колендо Вячеслава Сухаринского, почтальона Дмитрия Романова и мещанина Ермингельда Рожина. Свою вину Гонзель отрицал^[122]. Уездный исправник нашел, что свидетельские показания изобличают Гонзеля в распространении ложных слухов «с несомненной целью возбудить тревогу в обществе», постановил привлечь его к административной ответственности, делопроизводство представить губернатору, прося того применить к Гонзелю максимально возможную меру наказания^[123]. Губернатор приговорил Гонзеля к тюремному заключению сроком на один месяц^[124].

В июле 1915 года в той же Тотьме произошла история, что 17-летний германский подданный Вильгельм Гючев, водворенный в тот город на жительство, проявил неуважение к церковным иконам, когда отказался снять шляпу при прохождении церковной процессии с иконами. На требования городового снять шляпу он ответил «с чего же я буду снимать шляпу»^[125]. Тотемский уездный исправник в своем рапорте губернатору по этому делу докладывает, что «подобное публичное проявление неуважения к церковным обрядам не может не усиливать недовольства местного населения к военнопленным немцам и, конечно, является весьма нежелательным»^[126]. Губернатор нашел Гючева виновным в нарушении п. 6 обязательных постановлений от 11 августа 1914 года и подверг его тюремному заключению на два месяца^[127].

Дело о заключении под стражу состоящих под надзором полиции в городе Устьсысольске военнопленных [гражданского ведомства] германских подданных Ивана Петерсена, Германа Ганцеля, Павла Мейснера и Отто Гейслера за появление в публичных местах группами, которое велось в мае-июле 1915 года^[128] интересно приведенным в нем характеристиками указанных лиц – их поведение характеризовалось как удовлетворительное, за нарушение общеобязательных постановлений взысканиям они не подвергались^[129]. 45 летний Петерсен был состоятельным человеком и владельцем купальных мест в городе Рапсоле, проживал в Устьсысольске с женой, а дети находились в Германии. 27 летние Ганцель и Гейслер жили в городе Устьсысольске на помощь конторам фирм, в которых они ранее состояли на службе, имущества у них в городе не было. Тоже 27 летний Мейснер жил на пособие от германского благотворительного общества^[130]. Состав их правонарушения был описан в протоколе полицейского надзирателя Устьсысольского уезда по надзору за военнопленными от 16 апреля 1915 года. Указанные военнопленные гражданского ведомства 15 мая во время крестного хода не сняли шапок, а также позволили пройти себе по улицам Устьсысольска в группе более трех человек^[131]. Уездный исправник в своем постановлении от 30 апреля просил подвергнуть Петерсена, Ганцеля, Мейснера и Гейслера тюремному заключению на две недели^[132]. Губернатор, однако, в своем постановлении от 24 мая избрал более суровую меру – указанные лица были подвергнуты тюремному заключению на один месяц считая со дня задержания. Появление в публичных местах группой более 3-х человек им было вменено в нарушение п. 3 обязательных постановлений 11 августа 1914 года, при этом в решении губернатора не упомянуто о не снятии ими шапок во время крестного хода^[133].

В мае 1915 года военнопленный гражданского ведомства австрийский подданный Дмитрий Гудемо попытался совершить побег в сторону Шенкурска (Архангельская губерния) в ходе самовольной отлучки из места жительства в городе Яренске, но был задержан^[134]. Губернатор приговорил Гудемо к тюремному заключению на три месяца с дальнейшим водворением в местность Устьсысольского уезда, удаленную от железных дорог и других путей сообщения^[135].

<…>Самые массовые проявления неповиновения властям со стороны военнопленных в Вологодской губернии имели место в феврале 1917 года под Кадниковым, когда три группы иностранных военнопленных, в количестве 69, 40 и 29 человек отказались выходить на работы в лесной даче акцизного общества Российской писчебумажной фабрики в Петрограде, за что были заключены под стражу. Информация об этих событиях находится в фонде канцелярии вологодского губернатора, опись 1, в делах 5963, 5964, 5965^[136].

Поскольку решение о заключении под стражу группы из дела 5964 было принято раньше, чем по остальным группам, рассмотрение указанных дел стоит начать с номера 5964. 16 февраля 1917 г. кадниковский уездный исправник доложил в рапорте губернатору Арапову о том, что несколько дней назад группа военнопленных в количестве 40 человек, находящаяся в распоряжении акцизного общества Российской писчебумажной фабрики в Петрограде на работах в лесной даче в Давыдовской волости Кадниковского уезда, отказалась работать^[137]. В представленном губернатору вместе с рапортом постановлении исправника указана причина, которой военнопленные объясняли свой отказ от работ – «они к работе этой не привыкли и пилить дрова не умеют»^[138]. В том же постановлении исправник указал, что за свои действия военнопленные должны подлежать наказанию в более строгой мере для предупреждения отказа от работ других пленных и постановил просить губернатора о том, чтобы подвергнуть этих военнопленных тюремному заключению. Губернатор отреагировал оперативно и уже 17 февраля принял решение подвергнуть названную группу военнопленных из 40 человек тюремному заключению на три месяца^[139].

Дело 5963 содержит документы с информацией о том, что 15 февраля 1917 года еще одна группа военнопленных, в количестве 69 человек, отказалась от работы в лесной даче акцизного общества Российской писчебумажной фабрики в Петрограде. В протоколе кадниковского судебного пристава, направленному уездному исправнику, сообщалось, что в качестве причины отказа от работ военнопленные заявляли, что эти работы им не знакомы^[140]. Также в протоколе приводится характеристика пленных служащим акцизного общества Коротковым, который характеризовал их как «отъявленных лентяев»^[141]. Кроме того, Коротков сообщал о том, что, хотя некоторые из них ранее и выходили на работу, то таковую не производили, портили инструменты. Решение губернатора по делу военнопленных было принято 20 февраля, и они были подвергнуты тюремному заключению на три месяца^[142]. Аналогичное решение в тот же день по наказанию было применено и к группе из дела 5965^[143].

Отличие группы военнопленных из 29 человек из дела 5965 от других рассмотренных здесь групп заключается в их мотивации отказа от работы. Помимо заявления о полном нежелании работать, они жаловались, что «денег за работу им не выдавали и не выдают»^[144]. Таким образом, в данном деле раскрыта экономическая мотивация военнопленных к акту неповиновения, которая не отражена в делах 5963 и 5964.

Также в этих делах приведены списки военнопленных, отказавшихся от работы. Эти списки содержат сведения о именах, возрасте, подданстве, национальности, вероисповеданию указанных в них военнопленных. Национальность и вероисповедание этих пленных будут рассмотрены здесь подробнее. Группа из 5963 состояла из 31 русина, 8 поляков (из которых 1 – германский подданный), 15 словаков, 5 румын, 8 мадьяров и 1 серба. По вероисповеданию: 35 греко-католиков, 29 римо-католиков, 3 евангелиста, 1 православный и 1 греко-армянин (это серб по имени Сава Богданович)^[145].

Состав группы из 5964 следующий: 21 поляк, 13 русинов, 12 мадьяров, 1 румын. По вероисповеданию: 25 римо-католиков, 12 греко-католиков, 1 евангелист, 1 православный^[146]. У одного военнопленного, Кубнера Феркима, не указаны ни национальность, ни вероисповедание. Предположительно, он был русином греко-католиком.

Национальный состав группы из 5965: 13 поляков, 11 русинов, 3 словака, 2 румына. По вероисповеданию: 15 греко-католиков, 12 римо-католиков, 2 евангелиста^[147].

Революция отразилась на содержании рассмотренных тут источников – в них отсутствуют документы, т.е. рапорты уездного полицейского начальства губернатору, которые сообщают о том, что военнопленные отбыли свое наказание.

В акции неповиновения в феврале 1917 было вовлечено 138 человек. Как уже было сказано выше, в январе 1917 года в уезде находилось 770 военнопленных. Исходя из этого, можно сделать вывод, что отказалась от повиновения довольно значительная часть расквартированных в Кадниковском уезде военнопленных.

 

ГЛАВА 3. РАЗРАБОТКА УРОКА-ДИСКУССИИ ПО ТЕМЕ «ВОЕННОПЛЕННЫЕ НА ТЕРРИТОРИИ ВОЛОГОДСКОЙ ГУБЕРНИИ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ»

3.1. Теоретическое обоснование

Изучением возможности использования истории военного плена (в период Второй мировой и Великой Отечественной войны) для воспитания гуманности в обучающихся занимался А.Л. Кузьминых^[148]. Однако стоит отметить, что с начала 2000-х годов тенденции в российском обществе значительно изменились, и не все направления воспитательного процесса, предложенные указанным автором, являются ныне актуальными. Тем не менее, воспитание гуманности и по сей день сохраняет свою значимость.

Плен является ситуацией несвободы, лишений и страданий. Тесное знакомство с этой темой может способствовать формированию гуманности у обучающихся. Естественно чувство сопереживания по отношению к соотечественникам, попавшим в плен. С другой стороны, воспитание гуманного отношения по отношению к врагам задача очень трудная. В первую очередь, к сожалению, придется это признать, по причине некорректного поведения граждан вражеского государства, оказавшихся в плену. Несмотря на это, воспитывать гуманность по отношению к противнику необходимо хотя бы из принципа взаимности, ведь обучающиеся в будущем тоже могут оказаться в подобной ситуации. Поскольку помимо военного плена Первой мировой войны здесь рассматривался и феномен интернирования (гражданского плена) гражданских лиц, когда люди подвергались ограничению свободы, в первую очередь, потому что им не повезло оказаться на территории государства, ведшего конфликт со страной их происхождения^[149], вопрос о гуманности встает более остро, так как тут идет речь о невооруженных людях. У рассматриваемой здесь проблемы есть и обратная сторона в виде ложной гуманности, которая может проявляться в чрезмерном снисхождении в отношении оказавшихся в неволе граждан вражеских государств. Таковое снисхождение может принести сразу несколько дурных плодов: 1) объекты благодеяния могут ответить на проявленную к ним доброту неблагодарностью; 2) вызвать недовольство своих граждан; 3) нанести ущерб государству.

Для решения поставленной в настоящей работе цели автор принял решение о разработке проекта урока-дискуссии по теме «Плен и интернирование в Вологодской губернии в годы Первой мировой войны: грани гуманности по отношению к врагам». Выбор урока-дискуссии обусловлен тем, что обучающиеся могут иметь разные мнение по изучаемому вопросу, также данная форма позволяет развить навыки аргументации своих утверждений. После знакомства обучающихся с историей плена и интернирования в Вологодской губернии в годы Первой мировой войны, обучающимся будет предложено вступить в дискуссию по вопросу, где должна проходить грань гуманного отношения по отношению к попавшим в неволю врагам. Обучающиеся будут разделены на две группы, одна из которых будет обосновывать позицию, что пленные и интернированные должны иметь минимум удобств, а другая настаивать на том, что указанные группы должны испытывать минимум стеснений. Условия и порядок проведения дискуссию, а также технические моменты будут описаны в разделе 3.2.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

Опубликованные источники:

Альбат, Г. П. Сборник международных конвенций и правительственных распоряжений о военнопленных: с библиографическим указателем / Г. П. Альбат. - Москва, 1917. – [2], 84 с. – В надзаг.: Всерос. земск. союз.

Конвенция о законах и обычаях сухопутной войны (1907) [Электронный ресурс] // Викитека. [2020—2020]. Дата обновления: 25.03.2020. URL: https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=%D0%9A%D0%BE%D0%BD%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D1%86%D0%B8%D1%8F_%D0%BE_%D0%B7%D0%B0%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D1%85_%D0%B8_%D0%BE%D0%B1%D1%8B%D1%87%D0%B0%D1%8F%D1%85_%D1%81%D1%83%D1%85%D0%BE%D0%BF%D1%83%D1%82%D0%BD%D0%BE%D0%B9_%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D1%8B_(1907)&oldid=3933607

Ежегодник Вологодской губернии на 1914 год. Вологда: Издательство И.П. Семенова, 1914. 2 отд. Отд. 1 – 184 с. Отд. 2 – 80 с.

Россия. Военные уставы и наставления. Положение о военнопленных / Россия. Военные уставы и наставления. – Санкт-Петербург, 1914. – 9 с.

Convention for the Amelioration of the Condition of the Wounded in Armies in the Field. Geneva, 22 August 1864. [Электронный ресурс] // International Humanitarian Law Databases – ICRC. – Режим доступа: https://ihl-databases.icrc.org/en/ihl-treaties/gc-1864

Газета «Вологодский листок»

Вологодский листок, 1914. №743 (21 авг.)

Вологодский листок, 1914. №746 (28 авг.)

Газета «Эхо»

Эхо, 1914. №183 (13 авг.)

Эхо, 1914. №193 (5 сент.)

Эхо, 1914. №202 (26 сент.)

Неопубликованные источники:

Государственный архив Вологодской области – ГАВО

Ф.14. Вологодское губернское правление

ГАВО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 8045

ГАВО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 8912

ГАВО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 8925

Ф. 18. Канцелярия вологодского губернатора

ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5426

ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5963.

ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5964.

ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5965.

Ф. 475. Вологодская городская управа

ГАВО. Ф. 475. Оп. 1. Д. 1033

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Арзамаскин, Ю. Н. Заложники Первой мировой: из истории репатриации иностранных военнопленных / Ю. Н. Арзамаскин // Военный академический журнал. – 2014. – № 2(2). – С. 59-64.

Асеев, И. А. Деятельность Российского общества Красного Креста по репатриации военнопленных (1918–1920 гг.) / И. А. Асеев, А. С. Масалимов // Вестник ВЭГУ. – 2013. – № 4(66). – С. 102-108.

Базанов, С. Н. Военнопленные-славяне в России в годы Первой мировой войны / С. Н. Базанов // Труды Института российской истории РАН. – 2013. – № 11. – С. 171-184.

Белов, С. И. Положение немецких военнопленных в России в годы Первой мировой войны (на материалах архивов Верхнего Поволжья) / С. И. Белов // Вестник Московского государственного гуманитарного университета им. М.А. Шолохова. История и политология. – 2014. – № 4. – С. 16-20.

Белова, И. Б. Вынужденные мигранты: беженцы и военнопленные Первой мировой войны в России. 1914-1925 гг / И. Б. Белова. – Москва: АИРО-XXI, 2014. – 432 с.

Берсенев, В. В. Миссионерская деятельность РПЦ среди австро-венгерских военнопленных в годы Первой мировой войны на примере Вятской епархии / В. В. Берсенев // Карамзинские чтения : Русская православная миссия синодального периода в России и за рубежом (к 300-летию Святейшего Правительствующего Синода), Санкт-Петербург, 16 декабря 2020 года. Том Выпуск 3. – Санкт-Петербург: Федеральное казенное учреждение "Российский государственный исторический архив", 2020. – С. 23-28.

Вологодская губерния [Электронный ресурс] // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — Санкт-Петербург, 1890—1907.  Режим доступа: https://ru.wikisource.org/wiki/%D0%AD%D0%A1%D0%91%D0%95/%D0%92%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B3%D1%83%D0%B1%D0%B5%D1%80%D0%BD%D0%B8%D1%8F

Гергилева, А. И. "Многие миллионы людей были вырваны войной из привычной для них обстановки". Чехословацкий корпус и военнопленные Первой мировой войны на территории России / А. И. Гергилева // Военно-исторический журнал. – 2013. – № 2. – С. 54-60.

Греков, Н. В. Германские и австрийские пленные в Сибири / Н. В. Греков // История и этнография немцев в Сибири: Коллективная монография. – Омск: Бюджетное учреждение культуры Омской области "Омский государственный историко-краеведческий музей", 2009. – С. 140-156.

Гущин, С. В. Медико-санитарная ситуация в Вологодской губернии в годы Первой мировой войны / С. В. Гущин // Череповецкие научные чтения - 2013 : Материалы Всероссийской научно-практической конференции, Череповец, 06–07 ноября 2013 года. Том Часть 1. – Череповец: Череповецкий государственный университет, 2014. – С. 47-50.

Дулатов, Б. К. Почтовая корреспонденция австро-венгерских и германских военнопленных Омского военного округа как источник по изучению условий их содержания в плену / Б. К. Дулатов // Русин. – 2020. – № 60. – С. 97-119.

Анри Дюнан. Воспоминание о битве при Сольферино / Пер. с фр. – 3-е изд., без изм. – Москва: Международный Комитет Красного Креста, 2009. –

108 с.

Егоров, А. Н. Проблемы повседневной жизни и общественные настроения населения Вологодской губернии в годы Первой Мировой войны / А. Н. Егоров // Частное и общественное в повседневной жизни населения России: история и современность (региональный аспект) : Сборник материалов международной научной конференции, Санкт-Петербург, 15–17 марта 2018 года / Под общей редакцией В.А. Веременко, ответственный редактор С.В. Степанов. – Санкт-Петербург: Культурно-просветительское товарищество, 2018. – С. 86-91.

Жеребцов, И. Л. Участие военнопленных стран Четверного союза в общественно-политической жизни российской провинции революционного периода (на материалах Европейского Северо-Востока) / И. Л. Жеребцов, М. В. Таскаев // От Версаля и Веймара до образования двух Германий (ФРГ и ГДР), 1919-1949 гг.: Актуальные вопросы исторической германистики, отечественной и всеобщей истории, геополитики и международных отношений, социально-гуманитарных наук и права : Материалы международной научной конференции, Витебск, 03–04 октября 2019 года / Редколлегия: В.А. Космач [и др.]. – Витебск: Витебский государственный университет им. П.М. Машерова, 2019. – С. 152-154.

Журбина, Н. Е. Военнопленные Германии на территории России в годы Первой мировой войны (1914-1918 гг.) / Н. Е. Журбина // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. – 2008. – № 2. – С. 229-235.

Интернационалисты. Трудящиеся зарубежных стран – участники борьбы за власть Советов. Москва: Наука, 1967. – 615 с.

Карабин, А. Ю. Деятельность добровольческих подразделений военнопленных на просторах Российской империи в 1914-1919 гг / А. Ю. Карабин // Журнал Белорусского государственного университета. История. – 2018. – № 3. – С. 31-41.

Кондратьев, А. В. Военнопленные и провинциальное общество Российской империи в период Первой мировой войны 1914-1918 гг / А. В. Кондратьев, П. П. Щербинин // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. – 2009. – № 12(80). – С. 354-357.

Коновалов Ф.Я., Вельямидов К.А. Немецкие и австрийские военнопленные на территории Вологодской губернии в годы Первой мировой войны // 1941–1945: Уроки войны – уроки правды, мужества и патриотизма: Материалы межрегиональной научно-практической конференции (Вологда, 24–25 февраля 2005 г.). – Вологда: Издательство «Русь», 2006. С. 298-307.

Котюкова, Т. В. Туркестанский плен: Немецкие и австро-венгерские военнопленные в Русском Туркестане в годы Первой мировой войны / Т. В. Котюкова // Россия и современный мир. – 2017. – № 3(96). – С. 47-64.

Кузьминых, А.Л. Военный плен Первой мировой войны в России: теория и практика. / А.Л. Кузьминых // Управление и экономика в условиях экономической нестабильности: проблемы и перспективы. Материалы научно-практической конференции (г. Вологда, 3 апреля 2014 г.). – Вологда: Вологодский филиал РАНХиГС, 2014. – С. 86-94.

Кузьминых, А.Л. Изучаем историю плена (к вопросу о гуманистическом воспитании старшеклассников на уроках истории) // Духовность как основа общения: образование и культура: материалы научно-практической конференции. Вологда: Издательство Вологодского института развития образования, 2002. С. 219–225.

Кузьминых А.Л. Иностранные военнопленные Второй мировой войны на Европейском Севере СССР (1939–1949 гг.) / А.Л. Кузьминых. – Вологда, 2005. – 340 с.

Кузьминых, А.Л. История военного плена как средство правового и гражданского воспитания учащихся // Источник. Вологда: Издательство Вологодского института развития образования. 2003. № 2. С. 80–87.

Кузьминых, А. Л. Международно-правовое регулирование режима военного плена и интернирования во второй половине XIX - первой половине ХХ вв / А. Л. Кузьминых // Военно-юридический журнал. – 2014. – № 9. – С. 19-27.

Кузьминых, А. Л. Нормативно-правовое регулирование режима военного плена: опыт ретроспективного анализа / А. Л. Кузьминых // Вестник института: преступление, наказание, исправление. – 2007. – № 1. – С. 78-84.

Кузьминых А.Л. Нравственное воспитание учащихся на уроках истории (на примере изучения проблемы жертв Второй мировой войны) // Источник. Вологда: Издательство Вологодского института развития образования. 2001. № 1. С. 45–51.

Кузьминых, А.Л. Чужую боль сквозь сердце пропуская (к вопросу о нравственном воспитании старшеклассников на уроках истории) // Духовно-нравственные аспекты профилактики преступности несовершеннолетних: сборник материалов научно-практического семинара (23 апреля 2001 г., Вологда). Вологда: ВИПЭ Минюста России, 2001. С. 35–39.

Кузьминых, А. Л. Теперь я прибыл на край света... : из истории учреждений для содержания иностранных военнопленных и интернированных Вологодской области (1939-1949 гг.) : очерки и документы : [в 2 ч.] / А. Л. Кузьминых ; А. Л. Кузьминых, С. И. Старостин, А. Б. Сычев ; Федеральная служба исполнения наказаний, Вологодский ин-т права и экономики. – Вологда: ВИПЭ ФСИН России, 2007. – 251 с.

Кузьминых, А. Л. Теперь я прибыл на край света... : из истории учреждений для содержания иностранных военнопленных и интернированных Вологодской области (1939-1949 гг.) : очерки и документы : [в 2 ч.] / А. Л. Кузьминых ; А. Л. Кузьминых, С. И. Старостин, А. Б. Сычев ; Федеральная служба исполнения наказаний, Вологодский ин-т права и экономики. – Вологда: ВИПЭ ФСИН России, 2007. – 302 с.

Кутявина, М. Н. Правовое положение военнопленных на территории Российского государства в период Первой мировой войны / М. Н. Кутявина, И. Ю. Маньковский // Наука и современность. – 2016. – № 42. – С. 152-157.

Нахтигаль, Р. Военнопленные в России в эпоху Первой мировой войны / Р. Нахтигаль // Quaestio Rossica. – 2014. – № 1. – С. 142-156.

Нахтигаль, Р. Мурманская железная дорога (1915-1919 годы): военная необходимость и экономические соображения / Р. Нахтигаль. – Санкт-Петербург: Нестор-История, 2011. – 320 с.

Наумов, А. Н. Военнопленные немцы в Кемской волости Вологодской губернии Никольского уезда 1915-1918 гг / А. Н. Наумов // Вестник Вологодского государственного университета. Серия: Исторические и филологические науки. – 2022. – № 3(26). – С. 29-33.

Ниманов, Б. И. Содержание иностранных военнопленных на территории России в годы Первой мировой войны / Б. И. Ниманов // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. – 2009. – № 2. – С. 53-61.

Норт, Д.; Уоллис, Д.; Вайнгаст, Б.Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества (Текст) / пер. с англ. Д. Уэланера, М. Маркова, Д. Раскова, А. Расковой. Москва: Изд. Института Гайдара, 2011.— 480 с.

Пылькин, В. А. Из "братушек" во вражеские подданные: болгары в Рязанской губернии в годы первой мировой войны / В. А. Пылькин // История, философия, педагогика, психология, право: сборник научных статей с международным участием к 100-летию Российской революции 1917 г.. – Рязань : Рязанская региональная общественная организация Союз социально активной молодежи "Созвездие", 2017. – С. 129-136.

Русские военнопленные в мировой войне 1914-1918 гг. / сост. Н. Жданов. – Москва: Военная типография Всероглавштаба, 1920. – Ч. І-ІІІ. – 376 с.

Рындин, С. Н. Политика российского правительства в отношении иностранных подданных на территории Беларуси накануне и в годы Первой мировой войны / С. Н. Рындин // Веснік БДУ. Серыя 3, Гісторыя. Эканоміка. Права. – 2013. – № 1. – С. 13-16.

Синдеев, А. А. Истоки европейской безопасности: Гаагская конференция 1899 г / А. А. Синдеев // Современная Европа. – 2016. – № 4(70). – С. 130-140.

Синдеев, А. А. Истоки европейской безопасности: Гаагская конференция 1907 г / А. А. Синдеев // Современная Европа. – 2018. – № 1(80). – С. 126-136.

Синиченко, В. В. Ограничение гражданских прав иностранных подданных в условиях режима "чрезвычайной охраны" (чрезвычайного положения) в годы Первой мировой войны / В. В. Синиченко // Право в условиях чрезвычайной ситуации: пределы и возможности : Материалы Всероссийской научно-практической конференции с международным участием, Иркутск, 30 октября 2020 года. – Иркутск: Иркутский государственный университет, 2020. – С. 25-31.

Синиченко, В. В. Роль Министерства внутренних дел Российской империи в идеологической обработке и организации труда военнопленных в годы Первой мировой войны / В. В. Синиченко, А. Ю. Климов // Труды Академии управления МВД России. – 2022. – № 4(64). – С. 138-146.

Славнитский, Н. Р. «Военнопленные» в Санкт-Петербургской крепости летом 1914 г. и их отправление в Вологду / Н. Р. Славнитский // Вестник Вологодского государственного университета. Серия: Исторические и филологические науки. – 2021. – № 4 (23). – С. 31–34: табл.

Смирнов, Ю. И. Военнопленные на территории России в годы Первой мировой войны / Ю. И. Смирнов, М. И. Скрипникова // Вестник Международного института экономики и права. – 2016. – № 1(22). – С. 135-139.

Тарасов, А. В. Военнопленные Первой мировой войны в Пермской губернии / А. В. Тарасов // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. – 2014. – № 2. – С. 42-47.

Феномен гражданского плена в России и Германии в годы Первой мировой войны / Отв. ред. Н.В. Ростиславцева, А. Бауэркемпер. Москва: РГГУ, 2023. – 481 с.

Nachtigal, R. Prisoners of War (Russian Empire). [Электронный ресурс] // 1914-1918-online. International Encyclopedia of the First World War – Режим доступа: https://encyclopedia.1914-1918-online.net/article/prisoners_of_war_russian_empire

 

1. Нахтигаль, Р. Военнопленные в России в эпоху Первой мировой войны // Quaestio Rossica. – 2014. № 1. С. 143 ↑
2. См.: Кузьминых А.Л. Иностранные военнопленные Второй мировой войны на Европейском Севере СССР (1939–1949 гг.). Вологда, 2005. 340 с.; Кузьминых, А. Л. Теперь я прибыл на край света...: из истории учреждений для содержания иностранных военнопленных и интернированных Вологодской области (1939–1949 гг.): очерки и документы: [в 2 ч.] / А. Л. Кузьминых, С. И. Старостин, А. Б. Сычев; Федеральная служба исполнения наказаний, Вологодский ин-т права и экономики. – Вологда: ВИПЭ ФСИН России, 2007. – 251 с.Кузьминых, А. Л. Теперь я прибыл на край света... : из истории учреждений для содержания иностранных военнопленных и интернированных Вологодской области (1939–1949 гг.) : очерки и документы : [в 2 ч.] / А. Л. Кузьминых, С. И. Старостин, А. Б. Сычев ; Федеральная служба исполнения наказаний, Вологодский ин-т права и экономики. – Вологда: ВИПЭ ФСИН России, 2007. – 302 с. По периоду Первой мировой войны работ аналогичного масштаба в настоящий момент нет. ↑
3. Под интернированием в настоящей работе понимается ограничение в правах и свободе перемещения граждан/подданных вражеских государств. Интернирование военнослужащих вовлеченного в конфликт государства в нейтральную страну здесь не рассматривается. В случае Германии, интернирование подразумевало отправку подвергнутых данной процедуре лиц в специальные лагеря. В России это не имело места. Конфинирование представляет собой ограничение в правах вражеских граждан/подданных при отсутствии их депортации в лагеря. Для удобства, в настоящей работе термин интернированные будет использоваться и по отношению к конфинированным. Синонимами к понятию «интернированные» в работе будут являться понятия «гражданские пленные», «военнопленные гражданского ведомства». Интернированные также входили в более широкую категорию «неприятельских подданных», под которыми российскими властями того периода понимались подданные воюющих с Россией государств. ↑
4. Феномен гражданского плена в России и Германии в годы Первой мировой войны. Москва, 2023. С. 61 ↑
5. Русские военнопленные в мировой войне 1914-1918 гг. / сост. Н. Жданов. – Москва: Военная типография Всероглавштаба, 1920. – Ч. І-ІІІ. – 376 с. ↑
6. Интернационалисты. Трудящиеся зарубежных стран – участники борьбы за власть Советов. Москва: Наука, 1967. – 615 с. ↑
7. Белова, И. Б. Вынужденные мигранты: беженцы и военнопленные Первой мировой войны в России. 1914-1925 гг / И. Б. Белова. – Москва: АИРО-XXI, 2014. – 432 с. ↑
8. Вышла в ноябре 2023 года. ↑
9. Феномен гражданского плена в России и Германии в годы Первой мировой войны / Отв. ред. Н.В. Ростиславцева, А. Бауэркемпер. Москва: РГГУ, 2023. – 481 с. ↑
10. Греков, Н. В. Германские и австрийские пленные в Сибири / Н. В. Греков // История и этнография немцев в Сибири: Коллективная монография. – Омск: Бюджетное учреждение культуры Омской области «Омский государственный историко-краеведческий музей», 2009. – С. 140-156. Дулатов, Б. К. Почтовая корреспонденция австро-венгерских и германских военнопленных Омского военного округа как источник по изучению условий их содержания в плену / Б. К. Дулатов // Русин. – 2020. – № 60. – С. 97-119.Котюкова, Т. В. Туркестанский плен: Немецкие и австро-венгерские военнопленные в Русском Туркестане в годы Первой мировой войны / Т. В. Котюкова // Россия и современный мир. – 2017. – № 3 (96). – С. 47-64. ↑
11. Рындин, С. Н. Политика российского правительства в отношении иностранных подданных на территории Беларуси накануне и в годы Первой мировой войны / С. Н. Рындин // Веснік БДУ. Серыя 3, Гісторыя. Эканоміка. Права. – 2013. – № 1. – С. 13-16.Синиченко, В. В. Ограничение гражданских прав иностранных подданных в условиях режима «чрезвычайной охраны» (чрезвычайного положения) в годы Первой мировой войны / В. В. Синиченко // Право в условиях чрезвычайной ситуации: пределы и возможности: Материалы Всероссийской научно-практической конференции с международным участием, Иркутск, 30 октября 2020 года. – Иркутск: Иркутский государственный университет, 2020. – С. 25-31; Синиченко, В. В. Роль Министерства внутренних дел Российской империи в идеологической обработке и организации труда военнопленных в годы Первой мировой войны / В. В. Синиченко, А. Ю. Климов // Труды Академии управления МВД России. – 2022. – № 4(64). – С. 138-146. ↑
12. Например: Гергилева, А. И. "Многие миллионы людей были вырваны войной из привычной для них обстановки". Чехословацкий корпус и военнопленные Первой мировой войны на территории России / А. И. Гергилева // Военно-исторический журнал. – 2013. – № 2. – С. 54-60.Карабин, А. Ю. Деятельность добровольческих подразделений военнопленных на просторах Российской империи в 1914-1919 гг / А. Ю. Карабин // Журнал Белорусского государственного университета. История. – 2018. – № 3. – С. 31-41. ↑
13. Коновалов Ф.Я., Вельямидов К.А. Немецкие и австрийские военнопленные на территории Вологодской губернии в годы Первой мировой войны // 1941–1945: Уроки войны – уроки правды, мужества и патриотизма: Материалы межрегиональной научно-практической конференции (Вологда, 24–25 февраля 2005 г.). – Вологда: Издательство «Русь», 2006. С. 298-307 ↑
14. Славнитский, Н. Р. «Военнопленные» в Санкт-Петербургской крепости летом 1914 г. и их отправление в Вологду / Н. Р. Славнитский // Вестник Вологодского государственного университета. Серия: Исторические и филологические науки. – 2021. – № 4 (23). – С. 31–34: табл. ↑
15. Наумов, А. Н. Военнопленные немцы в Кемской волости Вологодской губернии Никольского уезда 1915-1918 гг / А. Н. Наумов // Вестник Вологодского государственного университета. Серия: Исторические и филологические науки. – 2022. – № 3(26). – С. 29-33. ↑
16. Нахтигаль, Р. Мурманская железная дорога (1915-1919 годы): военная необходимость и экономические соображения / Р. Нахтигаль. – Санкт-Петербург: Нестор-История, 2011. – 320 с. ↑
17. Он же. Военнопленные в России в эпоху Первой мировой войны / Р. Нахтигаль // Quaestio Rossica. – 2014. – № 1. – С. 142-156. ↑
18. Старый институционализм был направлением экономической теории, возникшим в США в начале XX века под влиянием немецкой молодой исторической школы экономической мысли. Ведущим представителем данного направления был Торстейн Веблен. ↑
19. Норт, Д., Уоллис, Д., Вайнгаст, Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества (Текст) / пер. с англ. Д. Уэланера, М. Маркова, Д. Раскова, А. Расковой. Москва: Изд. Института Гайдара, 2011.— 480 с. ↑
20. Основы институционального подхода раскрыты Аузаном в научно-популярной работе «Экономика всего». См.: Аузан А. Экономика всего. Как институты определяют нашу жизнь / А. Аузан — 4-е изд: – Москва: «Манн, Иванов и Фербер», 2017. — 192 c. ↑
21. Этот эпизод будет освещен в главе 2 ↑
22. Вологодская губерния [Электронный ресурс] // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — Санкт-Петербург, 1890—1907. Режим доступа: https://ru.wikisource.org/wiki/%D0%AD%D0%A1%D0%91%D0%95/%D0%92%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B3%D1%83%D0%B1%D0%B5%D1%80%D0%BD%D0%B8%D1%8F ↑
23. Там же. + сделать ссылку на стат. Сборник по переписи 1897г. ↑
24. Ежегодник Вологодской губернии на 1914 год. Вологда, 1914. Отд. 2. С.2. ↑
25. Краткий ретроспективный обзор истории военного плена и его нормативно-правового регулирования с глубокой древности см. в Кузьминых, А. Л. Нормативно-правовое регулирование режима военного плена: опыт ретроспективного анализа / А. Л. Кузьминых // Вестник института: преступление, наказание, исправление. – 2007. – № 1. – С. 78-84. Автор приводит примеры фрагментов из древних законов, призывающие к гуманному обращению с захваченными в плен врагами. ↑
26. Об этом можно прочитать в воспоминаниях самого Дюнана. См.: Анри Дюнан. Воспоминание о битве при Сольферино / Пер. с фр. – 3-е изд., без изм. – Москва: Международный Комитет Красного Креста, 2009. –108 с. ↑
27. Convention for the Amelioration of the Condition of the Wounded in Armies in the Field. Geneva, 22 August 1864. URL: https://ihl-databases.icrc.org/en/ihl-treaties/gc-1864 - (дата обращения: 08.03.2024). ↑
28. При этом самим инициатором конференции такое средство обеспечения этой цели, как всеобщее разоружение, считалось неприемлемым и даже ведущим к противоположному результату, т.е. к большой войне, поэтому императора Николая возмущало, что его имя ассоциируют с идеей разоружения (Синдеев, А.А. Истоки европейской безопасности: Гаагская конференция 1899 г // Современная Европа. 2016. № 4(70). С. 133) ↑
29. Синдеев, А. А. Истоки европейской безопасности: Гаагская конференция 1907 г // Современная Европа. 2018. № 1(80). С. 127-132. ↑
30. Нахтигаль, Р. Военнопленные в России в эпоху Первой мировой войны // Quaestio Rossica. – 2014. № 1. С. 143 ↑
31. К военнопленным имеет отношение и статья 3 Отдела I, которая говорит, что правами военнопленных в случае захвата их в плен неприятелем пользуются как комбатанты, так и некомбатанты. ↑
32. Нахтигаль, Р. Указ. соч. С. 144-146. ↑
33. Нахтигаль, Р. Мурманская железная дорога. Санкт-Петербург, 2011. С. 139 ↑
34. В марте 1915 г. эта статья получила дополнение, согласно которому различным ведомствам и учреждениям разрешается производить денежные выплаты военнопленным с целью поощрения военнопленных к более усердному труду. См.: Г.П., Альбат. Сборник международных конвенций и правительственных распоряжений о военнопленных: с библиографическим указателем. Москва, 1917. С. 58. ↑
35. Русские военнопленные в мировой войне 1914-1918 гг. Москва, 1920. С. 283. ↑
36. Возникает вопрос, почему ограничение не было распространено и на турок, которые, подобно немцам и мадьярам проходили по разряду неблагонадежных. ↑
37. Г.П. Альбат, Указ. соч. С. 60-61. ↑
38. Интернационалисты. Трудящиеся зарубежных стран – участники борьбы за власть Советов. Москва, 1967. С. 15. ↑
39. Подобное размещение обосновывалось неблагонадежностью немцев (германских и австрийских) и мадьяр: Н.В. Греков. Германские и австрийские пленные в Сибири // История и этнография немцев в Сибири: Коллективная монография. Омск, 2009. С. 140. ↑
40. Кузьминых, А. Л. Военный плен Первой мировой войны в России: теория и практика // Управление и экономика в условиях экономической нестабильности: проблемы и перспективы. Материалы научно-практической конференции (г. Вологда, 3 апреля 2014 г.). Вологда, 2014. С. 89. ↑
41. Н.В. Греков. Указ. соч. С. 140 ↑
42. Там же. С. 147 ↑
43. Там же. С. 147-148 ↑
44. Т.В. Котюкова. Указ. соч. ↑
45. Там же. С. 49, 55, 56 ↑
46. Там же С.55. ↑
47. Там же. С. 49, 53 ↑
48. Там же. С. 50-52 ↑
49. Там же. С 54, 57 ↑
50. Там же. С. 58. А.И. Гергилева. Указ. соч. С. 55 ↑
51. Лагерь находился рядом с селом Тоцкое, ныне Оренбургская обл. В годы Первой мировой войны Тоцкое находилось в составе Самарской губернии. Одним из узников этого лагеря был известный чешский писатель Ярослав Гашек, который перенес эпидемию тифа, но смог выжить. ↑
52. Русские военнопленные в мировой войне 1914-1918 гг. Москва, 1920. С. 292-299. У Н.М. Жданова по данной ссылке приведена направленная в феврале 1916 г. депутатом Государственной думы Н. Гладышем в Особый комитет Красного Креста записка о санитарном состоянии лагеря военнопленным в Тоцком. Записка содержит массу шокирующих подробностей о жизни военнопленных в этом лагере. ↑
53. Б.И. Ниманов. Содержание иностранных военнопленных на территории России в годы Первой мировой войны // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. 2009. № 2. С. 57 ↑
54. Р. Нахтигаль. Мурманская железная дорога. Санкт-Петербург, 2011. С. 254. ↑
55. Там же. С. 122-126 ↑
56. Она не принадлежала к Российскому императорскому дому ↑
57. И.Б. Белова. Вынужденные мигранты: беженцы и военнопленные Первой мировой войны в России. 1914-1925 гг. Москва, 2014. С. 159-160. ↑
58. А.В. Тарасов. Военнопленные Первой мировой войны в Пермской губернии // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2014. № 2. С. 43-44 ↑
59. И.Б. Белова. Указ. соч. С. 170-171. ↑
60. С.И. Белов. Положение немецких военнопленных в России в годы Первой мировой войны (на материалах архивов Верхнего Поволжья) // Вестник Московского государственного гуманитарного университета им. М.А. Шолохова. История и политология. 2014. № 4. С. 19. ↑
61. А.В. Кондратьев. Военнопленные и провинциальное общество Российской империи в период Первой мировой войны 1914-1918 гг. // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2009. № 12(80). С. 355-356. ↑
62. В.В. Берсенев. Миссионерская деятельность РПЦ среди австро-венгерских военнопленных в годы Первой мировой войны на примере Вятской епархии // Карамзинские чтения: Русская православная миссия синодального периода в России и за рубежом (к 300-летию Святейшего Правительствующего Синода), Санкт-Петербург, 16 декабря 2020 года. Том Выпуск 3. – Санкт-Петербург, 2020. С. 24-25 ↑
63. А.В. Кондратьев. Указ. соч. С. 356. ↑
64. Феномен гражданского плена... С. 254-255. ↑
65. И.Б. Белова. Указ. соч. С. 147. ↑
66. Феномен гражданского плена... С. 214. ↑
67. Там же. С. 215. ↑
68. Там же. С. 231-232. ↑
69. Там же. С 217. ↑
70. Там же. С. 222. ↑
71. Там же. С. 223. ↑
72. Там же. С. 220. ↑
73. Там же. С. 224. ↑
74. Там же. С 224-225. ↑
75. . Там же. С. 225. ↑
76. Копия телеграммы министра внутренних дел Маклакова за № 563 // ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5426. Л. 30. ↑
77. Там же. С. 219, 260. ↑
78. Там же. С. 256. Практике интернирования в Германии и лагерям для интернирования, в частности, посвящена глава третья монографии «Феномен гражданского плена» (Там же. С.89-176). ↑
79. И.Б. Белова. Указ. соч. С. 147. ↑
80. Встречается и ошибочная атрибуция дел по годам. Как минимум 3 дела, атрибутированные в описи и на обложках 1915 годом, были составлены в 1917 году. ↑
81. ГАВО. Ф. 475. Оп. 1. Д. 1033 ↑
82. ГАВО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 8045. Содержит списки прибывающих в Вологду в августе 1914 германских и австрийских подданных. В случае, если выяснялось, что эти иностранные подданные проходили военную службу, то вологодский полицмейстер отмечал их как военнопленных и передавал в распоряжение местного воинского начальника. См.: ГАВО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 8925. Здесь приведены списки военнопленных, находившихся в Вологодской губернии в начале 1917 года. ↑
83. Это подтверждается ведомостями о ходе заразных заболеваний, где среди военнопленных и военнообязанных указаны германцы, австрийцы, турки, но отсутствуют болгары. ГАВО. Ф. 14. Оп.1. Д. 8912. Л. 23, 24, 28, 29, 34. ↑
84. Представляется затруднительным определить, действительно ли все пленные, обозначенные в источниках как турки, являются турками в этническом смысле слова или же среди них могут быть, например, курды и армяне. ↑
85. Коновалов Ф.Я., Вельямидов К.А. Указ. соч. С.302. Авторы употребляют слово «военнопленные», но в данном случае становится понятно, что речь идет не только о лицах, которые были захвачены в плен на поле боя. ↑
86. ГАВО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 8925. Л. 186. ↑
87. Там же. Л. 122, Л. 184. В ведомости на Л. 122 сообщается также о 39 военнопленных, которые были признаны негодными к работам и возвращены в Омск и Астрахань. ↑
88. Там же. Л. 377. ↑
89. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5426. Л. 81. ↑
90. Составители коллективного анонимного (авторы подписались как «Русские») прошения губернатору от 10 сентября 1914 года обращают его внимание на этот факт и просят принять меры. Там же. Л. 19 ↑
91. Вологодский листок, 1914. №743 (21 авг.). С. 3. В поисках текста этих обязательных постановлений автор также изучил августовские выпуски официальных «Вологодских губернских ведомостей», но не обнаружил его там. ↑
92. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5426. Л. 81 об. ↑
93. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5426. Вырезка из газеты «Вечернее время». Петроград, четверг, 8 (21) января 1915 г. №992. Л.103-104. ↑
94. Там же. Л.110 ↑
95. Там же. Л. 78. Обязательное постановление вологодского губернатора от 8 ноября 1914 года. ↑
96. Там же. Л.1. ↑
97. Там же. Л. 41. ↑
98. Там же. Л. 50. Копия заметки под заглавием «Любитель немецкого труда», помещенной в №886 газеты «Вечернее Время» от 23 Сентября 1914 года. ↑
99. Там же. Л. 53. ↑
100. Там же. Л. 47. ↑
101. Там же. Л. 48. ↑
102. Эхо, 1914. №193 (5 сент.). С. 3. ↑
103. Эхо, 1914. №202 (26 сент.) С. 2. ↑
104. Вологодский листок, 1914. №746 (28 авг.). С. 3. ↑
105. Эхо, 1914. №183 (13 авг.). С. 3. ↑
106. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5648. Л.1. ↑
107. Там же. Л. 2. ↑
108. Там же. Л. 13. ↑
109. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 6783. ↑
110. Там же. Л. 1. ↑
111. Там же. Л. 7. ↑
112. Там же. Л. 11. ↑
113. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5426. Л. 22. ↑
114. Там же. Л. 31. ↑
115. Там же. Л. 32. ↑
116. Там же. Л. 32 об. ↑
117. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5541. Л. 1. ↑
118. Там же. ↑
119. Там же. Л. 3. ↑
120. Там же. Л. 3-4. ↑
121. Там же. Л. 12. ↑
122. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5542. Л. 1. ↑
123. Там же. ↑
124. Там же. Л. 6. ↑
125. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 6243 ↑
126. Там же. ↑
127. Там же. Л. 4. ↑
128. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 6116. ↑
129. Там же. Л.1. ↑
130. Там же. ↑
131. Там же. Л. 2. ↑
132. Там же. Л. 1. ↑
133. Там же. Л. 6. ↑
134. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5975. Л. 9 ↑
135. Там же. Л. 15. ↑
136. Именно об этих делах шла речь, когда в разделе 2.1. упоминалось о трех делах, ошибочно атрибутированных 1915 годом. ↑
137. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5964. Л. 1 ↑
138. Там же. Л. 2 ↑
139. Там же. Л. 9 ↑
140. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5963. Л. 2 ↑
141. Там же. ↑
142. Там же. Л. 5 ↑
143. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5965. Л. 7. ↑
144. Там же. Л. 5. ↑
145. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5963. Л. 7-10 ↑
146. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5964. Л. 4-6а ↑
147. ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5965. Л. 8-11 ↑
148. Кузьминых А.Л. Нравственное воспитание учащихся на уроках истории (на примере изучения проблемы жертв Второй мировой войны) // Источник. Вологда: Издательство Вологодского института развития образования. 2001. № 1. С. 45–51. Он же. Чужую боль сквозь сердце пропуская (к вопросу о нравственном воспитании старшеклассников на уроках истории) // Духовно-нравственные аспекты профилактики преступности несовершеннолетних: сборник материалов научно-практического семинара (23 апреля 2001 г., Вологда). Вологда: ВИПЭ Минюста России, 2001. С. 35–39. Он же. Изучаем историю плена (к вопросу о гуманистическом воспитании старшеклассников на уроках истории) // Духовность как основа общения: образование и культура: материалы научно-практической конференции. Вологда: Издательство Вологодского института развития образования, 2002. С. 219–225. Он же. История военного плена как средство правового и гражданского воспитания учащихся // Источник. Вологда: Издательство Вологодского института развития образования. 2003. № 2. С. 80–87. ↑
149. Здесь нужно напомнить про тот нюанс, что немалое число германских подданных, оказавшихся в гражданском плену в России, родились на ее территории. ↑